Эрик Шредер - Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации

– Конечно, оставайся, – ответил я.

Он выпил три чаши, вышел и вернулся с лютней.

– Мой господин, – сказал он, – сам я не могу просить вас спеть, но если я обращусь к вам как слуга к господину: можете ли вы снизойти до просьбы вашего раба и спеть ему?

– Откуда ты знаешь, что я умею петь? – потребовал я ответа.

– О Всевышний! – воскликнул он. – Вы слишком известны, чтобы я мог вас не узнать, Ибрахим, сын Махди, за которого Мамун дает три тысячи дирхемов.

Тогда я взял лютню и стал ее настраивать. Когда же я уже готов был спеть, он перебил меня:

– Мой господин, не споете ли вы то, что я вас попрошу?

Я согласился. Он сразу назвал три вещи, которые я знал лучше всего.

– Ты узнал меня! – закричал я. – Но откуда ты знаешь эти песни?

– Я был в услужении у Исхака, сына Ибрахима, из Мосула, – отвечал он. – И много раз слышал, как он говорил о великих мастерах музыки и их особенных умениях. Но кто мог подумать, что вы, в моем доме, споете мне одну из этих песен?

И я спел ему. Мне очень понравился этот человек, и я оставался у него до самой ночи, когда стало пора уходить. У меня были с собой деньги, и, прощаясь, я сказал:

– Возьми это за то, что ты потратил. И наступит день, когда с помощью Всевышнего мы сможем дать тебе больше.

Он возразил:

– Я предлагал тебе то, что у меня было, и просил принять это, но я знал, что поступаю слишком самонадеянно.

Этот человек ничего у меня не взял, только вышел указать мне дорогу. Мы попрощались, и я больше никогда его не видел».

– Я так люблю прощать людей, – говорил Мамун, – что, боюсь, не буду вознагражден за это в будущем. Если бы люди знали, как я люблю их прощать, они бы совершали преступления перед тем, как прийти ко мне.

Судья Ибн Аби Дувад рассказывал, что услышал, как однажды Мамун говорил кому-то: «Ты можешь быть предателем, и ты можешь быть верным, а я не буду требовать ответа, ты можешь поступать плохо, я буду поступать хорошо, ты будешь творить зло, а я буду просить прощения, пока прощение не сделает тебя лучше».

«Мамун мог быть таким терпеливым, что это раздражало, – говорил Ибн Дувад. – Однажды, когда мы стояли в присутствии, халиф за занавесью чистил зубы и смотрел на тигров.

Мы услышали, как лодочник сказал:

– Этот Мамун? Что я могу о нем думать? О человеке, убившем собственного брата?

Халиф только улыбнулся и спросил:

– Может ли кто-нибудь из вас придумать, как я могу заслужить доверие этого прекрасного человека?»

«Размышляя о причинах недовольства мной, я всегда знал, что в их основе – гнет моих наместников, – сказал Мамун. – И более всего я был смущен словами жителя Куфы, который пришел ко мне посланником своего города, чтобы жаловаться на своего наместника.

– Ты лжешь, ведь правитель Куфы – честный человек, – отвечал я ему.

– Не может быть сомнения, что правитель правоверных говорит правду, а я лгу, – сказал посланник, – это значит, что, назначив этого честного человека правителем Куфы, ты навредил всем другим городам. Назначь же его теперь в другой город, чтобы он разорил его своей справедливостью, как разорил нас.

– Хорошо. Он больше не будет над вами править, – ответил я».

В Александрии появилась политическая группировка, называвшая себя суфиями. Входившие в нее действовали только во имя Всевышнего (так, как сами считали должным), а не ради правительства.

Каждый вторник Мамун устраивал собрания, на котором обсуждали проблемы религии и Закона. Сначала юристов и ученых приглашали в комнату, устланную коврами, где они, сняв обувь, рассаживались. Тогда подавались яства и начиналась трапеза. После они умывались, каждый, кто желал, мог прилечь, приносили кальяны, гости курили благовония, и затем их провожали к халифу. Халиф, поприветствовав собравшихся, задавал направление беседы и вел ее по-царски справедливо, без надменности или педантичности, разговор продолжался до захода солнца, во второй раз подавалась еда, и все расходились.

«В один из таких дней, – рассказывает Яхья ибн Актам, бывший судьей в Басре, – когда Мамун был увлечен беседой, вошел его управляющий Али и сказал:

– Правитель всех правоверных, у дверей стоит человек. Он в грубой белой одежде до колен, и он спрашивает, может ли к вам присоединиться.

Я понял, что это, возможно, кто-то из суфиев, и хотел подать знак, чтобы тот не впускал его, но халиф не колеблясь сказал:

– Пусть войдет.

Появился человек, одетый, как описал его управляющий, несущий в руках свою обувь. Он остановился у края ковра и приветствовал:

– Мир тебе, благословение и милость Всевышнего.

– Мир и тебе, – отвечал халиф.

– Могу ли я приблизиться? – спросил человек.

– Подойди, – сказал халиф, – и садись.

Он сел и спросил:

– Могу ли я говорить?

– Говори, – ответил халиф, – столько, чтобы твое мастерство показало, что твои слова угодны Всевышнему.

– Вот трон, – начал незнакомец, – на котором сидишь ты, но ты на нем с согласия всех правоверных или занял его жестокой силой и владеешь ими?

Мамун отвечал:

– Нет, не с общего согласия я на этом троне, но и не занял его силой. До меня правил Харун ар-Рашид, и с этим, охотно или нет, мирились правоверные, и он назначил меня и Амина быть его преемниками, обратившись к тем правоверным, кто был этому свидетелем. Он взял клятву верности мне и другому со всех паломников к Святому Дому Всевышнего в Мекке. Они поклялись, охотно или неохотно. С человеком, передавшим мне власть, случилось то, что случилось. И когда я получил ее, я знал, что нужно действительное согласие всех мусульман, с востока и запада. Я размышлял об этом. Было понятно, что, если я просто оставлю дела мусульман их правителям, объединенная сила ислама ослабнет, договоры не будут исполняться, и государство разорвется на куски, повсюду будут беспорядки, бедствие и война – против слова Всевышнего никто не отправится в паломничество и не пойдет на Священную войну, поэтому некому будет вести людей, дороги заполнятся разбойниками, и сильные станут угнетать слабых. И поэтому, чтобы защитить правоверных, я принял эту власть. Чтобы сражаться с их врагами, охранять их дороги, вести их, пока они не выберут сами того человека, которому будут доверять. Этому человеку я передам свою власть. Я стану его подданным, как любой другой мусульманин. Вот мое слово правоверным. Передай им: как только они выберут вождя, я отрекусь от власти.

– Мир тебе и благословение и милость Всевышнего, – сказал суфий, поднимаясь на ноги. Сказав это, он ушел.

– Следуйте за этим человеком и узнайте, куда он направился, – приказал Мамун управляющему.

Али вернулся с таким докладом:

– Правитель правоверных, мои люди проследили за этим человеком. Он дошел до мечети, где его ждало пятнадцать человек, такой же наружности и в подобном платье.