Джанет Хартли - Александр I

Взывая к вашей совести, предупреждаю, что ваши дискуссии могут привести к гибели Польши [179] Thackeray, op. cit., pp. 76, 77. .

В этой атмосфере, так отличной от той, что была два года назад, великое противостояние усилилось. Вопрос о праве вмешательства во внутренние дела государства для подавления революций был главным на конгрессе в Троппау (с октября по декабрь 1820 года), Лайбахе (с января по май 1821 года) и Вероне (с октября по декабрь 1822 года). Александр представил два предложения на конгрессе в Троппау, оба составленные Каподистрией, который в это время разделял ответственность в решении внешнеполитических вопросов с Нессельроде. Первое предложение отстаивало основные принципы права вмешательства всех пяти держав во внутренние дела всех государств. Это не понравилось Британии и увеличило ее разногласия с Австрией. Второе предложение Александра позволяло маленьким государствам самим проводить внутренние реформы при согласии этих пяти держав. Это, следовательно, было неприемлемо для Меттерниха. Александр, однако, не без задней мысли, чуть не единственный отстаивал мнение о том, что умеренные конституции для них обеспечат стабильность. Когда дошли слухи о восстании в Мадриде, Александр посоветовал Фердинанду VII обратиться к восставшим с предложением конституции [180] Kenneth R. Whiting, Aleksei Andreevich Arakcheev, unpublished Ph.D. thesis. Harvard University, 1951, p. 238. . Это была испанская конституция 1812 года, а не радикальная французская конституция 1791 года, которую Александр считал главной причиной его конфликта с Наполеоном. Он также инициировал предложение Каподистрии Неаполю о принятии «национальной конституции». Меттерних, однако, не был намерен делать уступки Неаполю и предлагал союзникам принять обязательства об интервенции на Апеннинский полуостров.

Меттерних постоянно намекал Александру о тайных обществах, подтачивающих общественный и политический порядок. Когда в ноябре Александр узнал о так называемом мятеже Семеновского гвардейского полка, он усмотрел в этом признак общеевропейского революционного заговора. 4 ноября он писал княгине Софье Мещерской:

…Один Спаситель может указать от этого средство [181] Shil’der, op. cit., IV, p. 470. .

Тревога Александра по этому поводу вылилась в подписанном 19 ноября 1820 года в Троппау протоколе о совместных действиях правительств Австрии, Пруссии и России на случай беспорядков. Это позволяло Австрии произвести интервенцию в Неаполь. Неофициальное австро-британское и франко-российское дружелюбие заменяло союз трех восточных государей и изолировало Британию и Францию.

Конгресс переместился из Троппау в Лайбах (Любляна, в настоящее время — в Словении) в начале января 1821 года. В следующем месяце вспыхнули восстания в Пьемонте, и, все еще потрясенный восстанием Семеновского полка, Александр написал Голицыну о «враге», который угрожает христианской религии. Ученик Лагарпа добавил: «Словом, это лишь применение на практике доктрин, проповедуемых Вольтером, Мирабо, Кондорсе и всеми мнимыми философами, известными под названием энциклопедисты» [182] Nicolas Mikhailowitch, op. cit., I, p. 222. . В результате всего этого Александр радикально изменил свои взгляды. Томас Джефферсон, президент Соединенных Штатов, писал своему послу в Санкт-Петербурге Левитту Харрису в 1821:

Я боюсь, что наш Александр отклонился от истинной веры. Он стал членом Священного союза и признал его антинациональные принципы. Его становление проводником принципов, угнетающих человечество с варварских времен, будет пятном на его репутации, которое нелегко будет смыть [183] Nikolai N. Bolkhovitinov, The Beginnings of Russian-American Relations, 1775–1815, translated by Elena Levin, Cambridge, Mass, and London, 1975, p. 144. .

Однако Александр все еще защищал учреждение конституций, хотя теперь он предполагал, что возможно не все нации готовы к этому. Он высказал свое предположение французскому послу ля Феррону, указывая на события в Испании и Италии:

Я люблю конституционные учреждения и думаю, что каждый добропорядочный гражданин должен любить их, но могут ли они быть утверждены во всех странах без исключения? Не все народы готовы в одинаковой степени для их принятия. Конечно, свобода и закон, которыми может наслаждаться ваша просвещенная нация, не подходят народам обоих полуостровов [184] S. M. Solov’ev, Imperator Aleksandr pervyi: politika i diplomatiia, St Petersburg, 1877,p. 457. .

Александр редко высказывал свои соображения относительно конституций настолько ясно; анализ готовности стран для получения этого блага имел значение не только для формирования его мнения о конституционных изменениях за границей, но также для развития конституции внутри России.

В марте 1821 года возникла непосредственная угроза российским интересам, когда Александр Ипсиланти, грек, служивший в российской армии, поднял восстание против турок в княжествах Молдавии и Валахии. До этого царь балансировал между раздражением, вызванным невыполнением турками условий Бухарестского соглашения (1812 год), и другими целями внешней политики. Русские обвиняли турок в невыполнении условий, гарантировавших полную автономию Княжеств, и возмущались их территориальными претензиями на Кавказе. Но до 1821 года ближневосточные интересы были подчинены более важным европейским; в 1817 году граф Г. А. Строганов, российский посол в Константинополе, не должен был позволить дискуссиям по вопросу о Бухарестском соглашении перерасти в войну, потому что Александр «подчинял успех переговоров в Константинополе достижениям в европейском союзе» [185] Eberhard Schütz, Die Europäische Allianz politik Alexanders I. und der Griechische Unabhängigkeitskampf 1820–1830, Wiesbaden, 1975, p. 28. . Александр желал пользовать конгресс в Экс-ля-Шапели для создания общеевропейской гарантии русско-турецкого урегулирования, но пожертвовал этой целью в пользу поддержки союза с западными странами. Переговоры между Россией и Оттоманской империей продолжались безуспешно с 1819 по 1820 год. Русские требовали, чтобы Бухарестское соглашение было основой для переговоров. Следовательно, напряженность возросла еще до греческого восстания. Ипсиланти осложнил ситуацию для Александра тем, что обратился к нему как защитник греческой православной веры («…Sauvez nous, Sire; sauvez la religion de ses persécuteurs») [186] Спаситель наш. Государь; спасите веру от ее притеснителей (фр.). — Ред. . Александр, однако, остался верен позиции Меттерниха относительно мятежников, которую он принял в Троппау, и сообщил Ипсиланти, что никогда не одобрит попытку получить свободу с помощью вооруженной силы. Если Ипсиланти искренне надеялся получить одобрение Александра, то для последнего его восстание не было своевременным. Почти в истерическом припадке царь выразил негодование по поводу восстания своему другу Голицыну: