Николай Шпанов - Поджигатели (Книга 2)

- Ньютон сделает свой демарш вместе с французским послом. Они заявят Бенешу, что если он не примет англо-французских условий, то весь мир признает его виновником неизбежной войны.

- Неизбежной войны... - едва слышно прошептал писатель.

- Послы скажут президенту, что если чехи объединятся с русскими, то война примет характер крестового похода против большевиков.

Уэллс поднял руку к глазам.

- Закат Европы начинается...

- Правительства Англии и Франции не смогут остаться в стороне от такого похода, - закончил Бен. - Они должны будут выступить.

- На чьей стороне?! - в страхе воскликнула Маргрет.

- Разумеется, немцев, - успокоил ее Нельсон.

- И да благословит их тогда господь-бог! - с облегчением воскликнула Маргрет.

- Аминь, - торжественно провозгласил Ванденгейм.

Оттуда, где стоял высокий буфет, послышался пронзительный, скрипучий крик:

- Перрестаные боллтать чепухху!

18

Второй день они сидели на аэродроме. Больше других доставляла Ярошу хлопот пани Августа. Она не переставала досаждать и Кропачеку, находя все новые и новые поводы для слез и упреков. Слушая ее, можно было подумать, что добродушный директор виноват даже в том, что Вацлавские заводы оказались в спорной зоне, и уж во всяком случае его виною было то, что гитлеровцы не желали оставить его директором.

Сдерживая бешенство, осунувшийся и даже похудевший, Кропачек бегал из угла в угол тесной каморки, снятой за большие деньги у аэродромного сторожа. Располагая этой комнаткой, Кропачеки могли считать себя счастливцами. Насколько хватал глаз, вокруг всего огромного аэродромного поля, защищенные от холода только забором, прямо на размокшей от дождя земле ютились толпы беженцев. Тысячи лихорадочно горящих глаз завистливо следили за изредка взлетавшими самолетами. Подавляющему большинству этих людей разум давно должен был подсказать, что ждать на аэродроме совершенно бесполезно: на борт отлетающих за границу машин попадали почти исключительно иностранцы. Французы, англичане и американцы, чьи правительства были истинными виновниками огромного несчастия чешского народа, спешили первыми покинуть страну, которой угрожало нашествие гитлеровцев. Они суетились у самолетов, нагруженные чемоданами и картонками, боясь поднять глаза, чтобы не встретиться с ненавидящими взглядами тысяч несчастных, предательски покидаемых ими на произвол гитлеровских орд.

Но что было делать беженцам, когда поезда проходили через городок, уже набитые людьми доотказа? Итти пешком? Сотни километров? Это были первые беженцы от гитлеровских орд. Люди еще не знали, что настанет время и в их собственной стране и во многих других странах Европы, когда детские коляски и тачки будут продаваться за бешеные деньги, как единственные средства для перевозки домашнего скарба. Они еще не знали, что придется ходить пешком, с мешком за плечами, - и ходить при этом быстро, не по асфальту шоссе, а по грязи обочин и лесным тропам, чтобы не сделаться жертвой немецких летчиков, из чисто спортивных побуждений охотящихся за беглецами.

Люди еще не видели этого в прошлом и не угадывали в будущем. Они сидели на своем тяжелом скарбе, наивно воображая, что самолетов и поездов должно хватить для всех желающих покинуть родные места. Должно!.. О чем они думают там, в Праге?

По сравнению с ними Кропачек мог чувствовать себя счастливцем. Не только потому, что над его головою была крыша, но главным образом потому, что он был уверен: его ждет самолет, он улетит во Францию, куда немецкие власти обещали пропустить его через территорию Австрии. И в самом деле, было бы просто смешно, если бы ему, директору Вацлавских заводов, не удалось резервировать для себя самолет, просто смешно. Удивительно было, конечно, что ему не удалось получить для своего самолета бензин, но этот товар перестал продаваться, а мальчишка, посланный на завод к Штризе с запиской Кропачека об отпуске бензина из заводской кладовой, как сквозь землю провалился.

Наконец он вернулся, но вместо разрешения на бензин принес записку Марты, написанную по-немецки. Кропачек отказался взять ее в руки.

- Девчонка хочет лететь с нами? - спросил он жену.

- А ты разучился читать?

- По-немецки? Разучился, - решительно заявил он. - И никогда больше не научусь. Клянусь господом-богом.

- Сумасшедший, настоящий сумасшедший!

Воздев руки к небу, пани Августа взяла записку. Марта просила улетать как можно скорее.

Пани Августа просительно проговорила:

- Может быть, ты сам пойдешь поговоришь с нею? А, Янушку?.. Нам было бы лучше остаться здесь.

- Остаться здесь? - Кропачек остановился перед женой. - Остаться здесь?..

Он больше ничего не мог выговорить.

- Пойди поговори с девочкой, - робко попросила жена.

- Говорить с нею? - Маленькая фигурка Кропачека, утратившая всю свою жизнерадостность, стала олицетворением злобного отчаяния. - Говорить?.. О завтрашней погоде?.. Может быть, о модах?..

- Сумасшедший! Настоящий сумасшедший!

- Я не хочу, ни о чем не хочу с нею говорить, пока она не придет сюда и не скажет, что желает остаться честным человеком, что она остается моею дочерью, чешкой... Да, да, именно так: остается чешкой. Чешкой, чешкой!..

Он продолжал, как одержимый, твердить одно и то же и, охватив голову руками, прислонился к раме маленького окна, за которым тускнел осенний день.

Пани Августа оглядела его согнутую спину, на которой обвис ставший непомерно широким пиджак.

- Так я пойду одна, - как ей казалось, решительно, но в действительности жалко проговорила она.

Он не обернулся.

- Я пойду и скажу нашей девочке, что у нее нет больше отца, что... - и она прижала к губам платок.

- Открой ей такую Америку. - Кропачек через силу рассмеялся. - Как будто не сама она заявила нам это.

- Но ты же видишь, девочка хочет нам добра.

- Я не нуждаюсь в помощи гитлеровцев.

- Янек!

- Мне помогут мои руки и моя голова.

- Ах, Януш, Януш!.. - Августа покачала головою. - Ты стал таким непримиримым. Пауль тоже хочет нам добра. Кто, кроме Пауля, может теперь нам помочь?

- Пусть Марта оставит его помощь себе. Так и передай ей: мне ничего не нужно ни от нее, ни от этого ее негодяя. - И крикнул вслед, приотворив дверь сторожки: - Имей в виду: каждую минуту может найтись бензин, и мы немедленно вылетим... Ведь правда, Ярош?

- Да, - сумрачно отозвался Ярош.

- Но вы же можете подождать еще час... Можешь ты пожертвовать один час твоему ребенку?! - с негодованием воскликнула Августа, но Кропачек не ответил и с треском захлопнул дверь за женой.

Некоторое время царило молчание, потом дверь осторожно приотворилась и в сторожку заглянул старый Ян Купка - механик силовой станции.

- Здравствуй, сынок, - сказал он, обращаясь к Ярошу. - Пришел узнать, уже не надумал ли и ты улетать?