Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)

Грачик с видом послушного ученика прислушивался к тому, как Кручинин подробно излагал способ этого исследования. И только дав Кручинину выговориться, вынул из папки и положил перед учителем протокол рентгенографической экспертизы.

- Что же ты молчал!? - проворчал Кручинин. - Кому была нужна моя лекция?

- Я начал было про соли тяжелых металлов, а вы тут же перебили, отпарировал Грачик. - Ну, я из уважения к вам и замолчал.

- Ох, и лукав же ты, Грач! Откуда это в тебе?.. - И тут же с упреком: - И все-таки я не убежден: эксперты не применили химического анализа.

Грачика начало раздражать упрямство Кручинина, спорившего против очевидности.

- Ведь листок пуст, пуст! - повторил Грачик. - Это же доказано всеми способами, какие дает физика!

- Кроме физики, есть еще химия, - повторил свое Кручинин.

- Эдак рассуждая, - все больше раздражался Грачик, - пришлось бы всеми способами анализа подвергнуть все чистые листки в этом блокноте?

- Ну, что же, я бы за это только похвалил.

- А может быть, и похвалите вот за это? - улыбаясь, спросил Грачик и подал Кручинину мутный, но вполне достаточный для опознания отпечаток двух пальцев.

- Откуда, чьи? - с интересом спросил Кручинин.

- С одного из листков того же блокнота - жировые следы. Сохранились, несмотря на длительное пребывание в воде.

- И они принадлежат утопленному псевдо "милиционеру"? - Это прозвучало в устах Кручинина скорее утверждением, нежели вопросом, и тут Грачик смог, не скрывая своего торжества, сказать:

- Нет!

- Жаль.

- А я не жалею. Может быть, хорошо, что они оставлены не им. Может быть, пригодятся, когда поймаем его сообщника.

- Вот теперь хвалю! - с удовольствием проговорил Кручинин. - Но ты не торжествуй - рано! Возвращаемся к вырванному листку: упомянутый в протоколе пустой листок вырван из блокнота и сложенный вчетверо засунут между листками этого блокнота?

- Собирался человек разорвать его на четыре части, когда ему понадобился маленький кусочек бумаги, да не разорвал, - беззаботно ответил Грачик. - А я, по-вашему, должен ломать себе голову не только над тем, почему листок пустой, но и еще над тем, почему он сложен и почему именно вчетверо?

- И впрямь было бы важно получить ответы на все эти "почему". Ты не допускаешь, что листок был вырван, на нем было что-то написано, потом его сложили вчетверо, чтобы отправить по назначению, и в ожидании отправки засунули в блокнот. А отправка-то и не состоялась. Вот он и остался в блокноте. Возможно?

- Вы полагаете, что от лежания в воде с листка слезло написанное? Грачик удивленно посмотрел на Кручинина: неужели и тут он будет возражать?

- Сдается мне, что написанное могло и остаться. Необходимо узнать, что там написано. - Выведенный из себя упорством Кручинина, Грачик ухватил было укрепленный в папке дела белый листок, но Кручинин удержал его руку. Умерь темперамент! Это - вещественное доказательство - штука для следствия священная.

- Этот пустой листок?

- Писать можно не только чернилами и карандашом... А слюна на что?

- И вы собираетесь прочесть написанное слюной после того, как бумага пролежала столько времени в воде? Эх, учитель-джан! Листок пуст, как эта вот стопка чистой бумаги.

- Если бы ты следовал моим советам и побольше читал относящегося к твоей специальности, то мог бы вспомнить об упоминании Рейсса, имеющем прямое отношение к данному случаю. Конечно, вам, молодежи, может показаться немного смешным, что наш брат вспоминает такое старье, как доклад профессора Рейсса...

- Да кто же он такой, ваш Рейсс?! - нетерпеливо перебил Грачик.

- Человек, к которому царское правительство отправило когда-то группу своих чиновников для слушания лекций по криминалистике. Они ездили аж в Швейцарию. Вон как!

Грачик расхохотался со всей беспечностью молодости.

- Это были времена наивные, детские. Что они знали по сравнению с нами? Что они умели? Даже там в этой "аж Швейцарии"?

- А ты полагаешь излишним снять с полки то, зачем господа следователи поехали в Лозанну? На эдаком величии далеко не уедешь! Я не без интереса прочел когда-то лекции этого швейцарского профессора. И, спасибо, сейчас вспомнил: по словам Рейсса какой-то японский химик восстанавливал написанное слюной после длительного пребывания бумаги в воде. Стоит напомнить об этом специалистам. Пусть не побрезгуют снять с полки Рейсса. Давай-ка, осторожненько вынимай листок из дела. А я тем временем подготовлю за тебя письмо экспертам. Давай, давай!

Грачику стало неловко: разве он не обязан знать все, что относится к его работе или хотя бы косвенно с ней соприкасается?!. Но ведь эдак, ежели попадется дело какого-нибудь астронома, то Кручинин потребует, чтобы он занимался астрономией! Бесполезно сейчас спорить, пытаясь доказать Кручинину, что Грачик не был обязан вспомнить о химии и привлечь к делу химиков. "Был обязан, был обязан!.." - начнет твердить Кручинин. - "Раз существует на свете химия, - значит, был обязан".

Между тем Кручинин, подняв лист с готовым заданием экспертизе, помахал им в воздухе.

- Как ты думаешь, - сказал он, обращаясь к Грачику, - не слишком ли рано Советская власть отпустила меня на покой? Разумеется, по всем статьям закона я имею право на отставку. Но, видно, люди слеплены все-таки не из одного теста. Иной, ухватившись за возвещенное конституцией право на обеспеченную старость, с радостью отправляется сажать гортензии, хотя ему до старости-то еще жить да жить. Есть у нас такие. И силы у него на двоих, и здоровьишко не такое уж инвалидное, и даже как будто подлинная любовь к делу в нем жила. А вот поди: уцепился за статью закона и айда на лоно природы изображать Обломова советской системы! Ему и в ум нейдет, что в это же время миллионы таких, как он, имеющих такое же право на пенсию по букве закона и в десять раз больше прав по здоровью, не находят в себе сил сидеть сложа руки. Ведь ежели поглядеть, то в большей части наших людей горит какой-то удивительный огонь непокорства отдыху. У меня не хватает слов, чтобы это выразить: сдается мне, будто наши люди боятся не успеть сделать все, что могут, для построения того удивительного, что строим. И закон-то говорит: имеешь право идти на покой; и эскулапы - про сердце, и про печенку, и про прочее такое. А он все никак! Еще немножко, да вот еще немножко! Хотя бы для того, чтобы показать вашему брату, молодым, как нужно работать... Точнее говоря: как можно работать, хоть вовсе и не обязан.

- Вы что же хотите сказать, - несколько иронически усмехнулся Грачик, - что для многих у нас - уже как при коммунизме: труд - удовольствие.

- Не строй из себя осла, Грач! - рассердился Кручинин. "Удовольствие" - слишком мелкое словцо, чтобы прилагать его в том смысле, какой я имею в виду. "Радость" - вот настоящее слово, наслаждение быть полезным, пока можешь; сознавать, что положенный тобою камень идет в дело, впаивается в фундамент... Взять, к примеру, того офицера, безрукого, что решил вести колхоз и вытащил его едва ли не на первое место в стране? Что это, обязанность? Нет! Уж кто-кто, как не тот инвалид имеет право на покой и благодарность народа. Ан нет! Не покой владеет человеком, жадность: двигать, двигать дело вперед, пока сердце бьется! По сравнению с ним я совсем маленький человек: руки, ноги на месте, и никакой я не герой. Вовсе не к лицу мне отдыхать, когда вокруг - дым коромыслом. Какой уж тут отдых на ум пойдет?! Да, Грач, рановато я в отставку ушел! По всему видать. Мог бы от меня еще кой-какой толк быть. Хотя бы вот с этим делом: не подвернись тут я - не вспомнил бы и ты про химию и остался бы листок неисследованным, а?