Николай Борисов - Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

Вот и «сотый километр». Хуже места для «площадки отдыха» трудно придумать. С одной стороны залитой мазутом и грязью площадки — глинистый обрыв срезанного бульдозерами холма, с другой — ревущая дорога, где машины на предельной скорости вылетают из-за пригорка. Попытки перейти шоссе нередко заканчивались трагически…

Но мы уже благополучно миновали зловещий «сотый километр». Впереди — Тириброво. Это старинное село упоминается в путевом дневнике голландского художника Корнелия де Брюина, путешествовавшего из Архангельска в Москву в 1701 году:

«…Приехали в Переслав-Залесский, главный город области того же имени, плохой и расположенный на запад на берегу Переславского моря, или озера. Было 9 часов вечера, когда мы прибыли сюда, а в полночь мы отправились уже далее. Сделав 30 верст, 3-го числа, в 6 часов утра, приехали мы в Тириброво (Tierieberewa). Отсюда до Троицы нужно беспрестанно спускаться и подниматься на небольшие горы на протяжении 30 верст» (155, 411).

Длинная и ничем особо не примечательная деревня Тириброво заканчивается конгломератом низеньких построек, носящим громкое имя — гостиница «Жемчужина». Огромный рекламный щит при въезде в деревню предлагает увлекательный набор возможностей: кафе, сауна, ночлег… Завершается перечень игривым намеком — «рай для влюбленных»…

Прежде это заведение называлось проще и романтичнее — трактир «Надежда». Случайные постояльцы и искатели «рая для влюбленных» обретали здесь если не надежду, то, во всяком случае, — широкую деревянную кровать в темном, как каземат, номере с решеткой на единственном окне.

Деревня Лисавы далеко разбежалась по холму. На перевале дороги — шатровая часовня, многие годы служившая автобусной остановкой. Внизу, под горой — речка Сабля, ныне едва заметная, а прежде наводившая ужас на путников своими весенними разливами. Эта низина считалась самым грязным местом на всей Ярославской дороге.

За Лисавами на пригорке виден памятный знак, отмечающий границу Владимирской и Ярославской областей. Прежде символ Ярославской области представлял огромных размеров железную птицу — ту самую чайку, имя которой стало космическим позывным первой в мире женщины-космонавта Валентины Терешковой.

Уроженка деревни Масленниково близ Ярославля, В. В. Терешкова стала гордостью Ярославской земли. Угличский часовой завод выпускал женские часы марки «Чайка». В родных местах Терешковой был построен музей-павильон «Космос», восстановлен заново деревенский дом, в котором она провела детство. В Ярославле ее именем назвали улицу. Каждый приезд Терешковой на родину становился событием для земляков и авралом для городских властей.

Ныне железной чайки простыл и след. Исполненный в виде башни помпезный знак областной границы украшен стилизованной схемой Ярославского шоссе с гербами городов.

Вслед за деревней Василёво слева на некотором отдалении от дороги открывается поредевшая аллея старых лип — верная примета заброшенной усадьбы. Свернув на эту аллею у автобусной остановки (на моей памяти она называлась и Гагаринка, и Новосёлка, и Гагаринская Новосёлка, и Новосёлово), мы проедем с полверсты по склону холма. Здесь стоит остановиться и поглядеть вокруг. Широкие поля спускаются в долину, а затем разноцветными коврами поднимаются по склону другого холма, на вершине которого темнеют дома села Новое. В этом сельском пейзаже — тишина, благость, простор…

Аллея приводит к постройкам, которые, несмотря на все искажения и разрушения, нельзя не узнать. Это старинная усадьба князей Гагариных, размеры, а также характер планировки и застройки которой указывают на время ее создания — конец XVIII или начало XIX столетия.

Вот двухэтажный каменный дом с глубокими подвалами, высокими потолками, анфиладой комнат и окнами, глядящими в далекие поля.

Вот круглая церковь, похожая в плане на цветок розы.

Вот длинные корпуса из красного кирпича с рустованными арками и маленькими окнами — бывшие конюшня и псарня.

Вот заглохший старый парк, где так славно по осени сгребать ногами охапки листьев.

Здесь можно открыть томик Шатобриана и прочитать похожие на капли осеннего дождя фразы.

«В каждом человеке живет тайное влечение к руинам. Чувство это проистекает из хрупкости нашей природы: картина разрушения напоминает нам о быстротечности нашего существования. Кроме того, любовь к руинам связана и с утешающей нас в нашем ничтожестве мыслью, что целые народы и люди, некогда столь знаменитые, не задержались на этой земле дольше того недолгого срока, что отпущен всем нам, простым смертным. Таким образом, руины освещают природу ярким светом нравственности; если на картине изображено разрушенное здание, то тщетно пытаемся мы оторвать от него взор. Оно неодолимо притягивает нас. Да и как могут творения рук человеческих не быть преходящими, коль скоро светить вечно не суждено даже солнцу, их озаряющему? Лишь тот, по чьей воле оно сияет в небесах, — единственный властитель, чье царство недоступно разрушению» (212, 214).

Гагаринка — одно из самых поэтичных мест на всей Ярославской дороге. Здесь все ветхое, перелицованное, но — подлинное. Старость этих построек и этого парка не оскорбляют ни жидкие белила реставратора, ни соседство уродливого коттеджа с обязательной башенкой на крыше. Усадьба умирает, лишенная присмотра и заботы. Но умирает тихо и достойно — от старости.

Люди, которые живут в гагаринской усадьбе, не имеют к этой старине никакого отношения и мысленно легко снимаются с картины, как защитная пленка с цейсовской оптики. Думаю, они и сами с великой радостью покинули бы свои каморки под крышей княжеской конюшни или псарни.

В России грани понятий стерты и расплывчаты. Здесь все, от расстояний до нравственных принципов, весьма приблизительно. Удивительная красота легко переходит здесь в какую-то средневековую жуть. В старых усадьбах и древних монастырях в советское время устраивали тюрьмы и психиатрические больницы. Нежнейшая красота соловецкой обители сквозит мраком подземелий.

Задумчивая прелесть старой усадьбы Гагаринка призвана воодушевлять поэтов и художников, историков и музыкантов. Но здесь — интернат для умственно отсталых детей. Обездоленные судьбой и оставленные родителями, они бесцельно бродят по двору в компании кошек и кур. За ними присматривают, их кормят и жалеют няньки в белых халатах. Но что будет дальше, когда они повзрослеют и покинут этот окруженный океаном беспощадной жизни остров милосердия?

Безысходность имеет один выход — в никогда. А потому бежим из сумеречного настоящего к светлому прошлому. Ведь Новосёлка знала и лучшие времена. Здесь, на этом печальном холме, когда-то кипела жизнь, бушевали страсти. Сильные мира сего устраивали здесь свои гнезда еще в допетровские времена.