Николай Борисов - Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

В древней Руси существовали особого рода справочники для путников — дорожники. Они конспективно называли основные пункты маршрута и расстояние между ними. Один из них — Югорский дорожник — был даже включен австрийским послом Сигизмундом Герберштейном в его знаменитые «Записки о Московии» (первая треть XVI века) (30, 156). Другой, так называемый Пермский дорожник, был создан в начале XVI века в канцелярии местного епископа (30, 332).

Всякий путешественник (а тем более паломник), прибывший в незнакомый город, желал познакомиться с его достопримечательностями. И если он не имел в городе знакомых, то должен был нанять для пояснений знающих людей. «А в Царьград аки в дубраву велику внити: без добра вожа (сопровождающего, руководителя. — Н. Б.) не возможно ходити, скупо или убого не можеши видети ни целовати ни единого святого», — жаловался русский паломник XIV столетия Стефан Новгородец (107, 258).

Любознательность — свойство человеческого ума. Для ее удовлетворения на смену «хождениям» и «дорожникам» пришли разного рода справочники и путеводители. И всё же никакая книга не могла заменить рассказ «добра вожа» — осведомленного в истории города и края местного жителя. Именно из этого исходил в своем путешествии С. П. Шевырев, стремившийся везде отыскать знающего человека. Он охотно пускался в разговоры с горожанами и был внимательным слушателем. «Исторические воспоминания приятно соединять с живой Русью, которая олицетворяется для вас в каждом простолюдине» (214, 46).

Не найдя «экскурсовода», путешественник нового времени желал купить путеводитель. Но это оказывалось почти неразрешимой задачей. Печально известное русское невежество, пренебрежение к своей истории проявлялось, в частности, и в том, что даже в больших городах нельзя было (как нельзя и ныне) найти хороший «guidebook».

«Ни один книгопродавец не продает здесь какого-либо указателя достопримечательностей Петербурга, — замечает маркиз де Кюстин. — Знающие местные люди, которых вы спросите об этом, либо заинтересованы в том, чтобы не давать иностранцу исчерпывающих сведений, либо слишком заняты, чтобы вообще ему что-либо ответить» (92, 77).

В таком же положении оказался и герой повести В. А. Соллогуба «Тарантас», пожелавший купить во Владимире путеводитель по святыням древнего города.

«Прежде всего он отправился в книжную лавку и, полагая, что и у нас, как за границей, ученость продается задешево, потребовал “указателя городских древностей и достопримечательностей”. На такое требование книгопродавец предложил ему новый перевод “Монфермельской молочницы”, сочинение Поль-де-Кока, важнейшую, по его словам, книгу, а если не угодно, так “Пещеру разбойников”, “Кровавое привидение” и прочие ужасы новейшей русской словесности.

Не удовлетворенный таким заменом, Иван Васильевич потребовал по крайней мере “Виды губернского города”. На это книгопродавец отвечал, что виды у него точно есть, и что он их дешево уступит, и что ими останутся довольны, но только они изображают не Владимир, а Царьград. Иван Васильевич пожал плечами и вышел из лавки» (172, 29).

Прошло полстолетия — но путеводителей по русским городам как не было, так и не появилось. Путешествовавший по Волге профессор А. П. Субботин рассказывает: «Книги (в Ярославле. — Н. Б.) продаются только в двух магазинах, но ни в одном не оказалось путеводителя по городу Ярославлю, что показывает, как мало здесь бывает туристов, интересующихся местными достопримечательностями» (180, 114).

Оставшись без путеводителя, герой Соллогуба не отказался, конечно, от своего намерения пройти по городу и увидеть его памятники. Как человек творческий, он быстро уяснил для себя некоторые правила поведения культурного паломника.

Приятно первое знакомство с городом, когда открытия ожидают любознательного путешественника за каждым поворотом улицы. Но не менее приятна и вторая прогулка — по уже знакомым в первом приближении местам. Теперь путешественник свободен от обязательных осмотров главных достопримечательностей. Он может бесцельно бродить по лабиринту переулков, вглядываться в детали и делать собственные открытия.

Истинный путешественник, помимо всего прочего, умеет наслаждаться свободой выбора. Он не составляет графиков осмотра достопримечательностей, а действует, так сказать, «по наклонности собственных мыслей».

«Я еще не начинал похождений своих по здешним палацам и церквам, ожидаю, чтобы жар спал. Видел я только кое-что мимоходом. Я наслаждаюсь этой независимостью от повинностей, которым подлежат обыкновенные путешественники» (28, 779).

Русская дорога имела свои звуки, свою музыку. Ее лейтмотив — «говор колес непрестанный», ее соло — «однозвучно звенит колокольчик».

Парадоксально, но эта неумолчная песнь колокольчика родилась из весьма прозаического желания властей так или иначе отметить всё, что принадлежит государству. В 70-е годы XVIII века во время очередной реформы почтового ведомства было постановлено, чтобы под дугой курьерских и почтовых лошадей висел колокольчик. Его звон был слышен издалека и предупреждал караульных у городской заставы о приближении почты (21, 135). Частным лицам категорически воспрещалось пользоваться колокольчиком. Таким образом, колокольчик играл примерно ту же роль, что и «спецсигнал» у современных служебных машин.

Одновременно с колокольчиком появилось и другое примечательное новшество. В почтовые повозки стали запрягать по три лошади в ряд (21, 135). Под звон бубенца помчалась по бескрайним просторам знаменитая русская тройка…

Со звоном колокольчика сплеталась и песня ямщика. Под звуки этой песни рождались медленные мысли.

«Лошади меня мчат; извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. — На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды правления. В них найдешь образование души нашего народа» (154, 44).

Радищеву вторит маркиз де Кюстин. «Национальные песни русских отличаются грустью и унынием» (92, 200).

Русский народ любил не только петь, но и играть на своих нехитрых музыкальных инструментах. Это отметил в своих путевых записках Джеймс Александер.

«В пути постоянно можно слышать непривычные звуки пастушьего рожка. Видимо, в игре на подобном инструменте (рожок прямой, с несколькими отверстиями) состязались Лисий и Теокрит. Поистине волшебные звуки издает двойная флейта, или жалейка. Возле изб довольно часто можно видеть мальчиков, играющих на этих своеобразных дудочках. В обеих руках они держат по трубке, каждая с тремя звуковыми отверстиями. Подобные духовые инструменты изображены на некоторых греческих барельефах» (6, 98).