Николай Борисов - Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

Сегодня, когда все только и делают, что смотрят, кто на чем ездит, тотчас всплывает вопрос: о каком, собственно, автомобиле идет речь? На чем вы приглашаете нас ехать, уважаемый автор?

Уклоняясь от скользкой автомобильно-номенклатурной темы, отвечу скромно, но с достоинством: мы поедем на автомобиле, который, безусловно, довезет нас до цели. Более того: он не даст нам оснований как для пролетарской зависти, так и для буржуазного высокомерия. Вот он стоит там, у тротуара, поблескивая своими раскосыми стеклянными глазами и всем своим видом выражая готовность и мчаться, закусив удила, и терпеливо ждать под окнами гостиницы.

В нашем путешествии мы освобождаемся от всякой предвзятости или, как любят выражаться независимые журналисты, ангажированности. Мы не станем подобно Радищеву обличать бесправие крестьян (хотя и нам нашлось бы, что сказать на эту тему) или по примеру Андрея Муравьева служить молебен в каждой придорожной часовне (хотя и мы не чужды обычаям отцов и дедов). И уж конечно мы не станем состязаться с авторами путеводителей, чья потрясающая осведомленность в мелочах скрывает смутное представление о целом.

Мы будем поступать так, как, собственно, и поступал путешественник прежних времен. Он рассеянно смотрел на дорогу, предаваясь размышлениям и воспоминаниям. При наличии достойных собеседников он не прочь был порассуждать, пофилософствовать, а потом на станции спросить сахмовар, достать баул с припасами и открыть заветный «поставец»…

Каждая из дорог имеет свои достопримечательности. И всё же нет вокруг Москвы дороги более интересной, чем Троицкая. Она важна и сама по себе, и как первый участок той великой дороги на север, которую в зависимости от места называют и Троицкой, и Переславской, и Ярославской, и Вологодской, и Архангельской. Эта дорога стара, как сама Русь. Собственно, и Троице-Сергиев монастырь, и Переславль, и сама Москва выросли как грибы на обочине этой былинной дороги, по которой еще Владимир Мономах ходил «сквозь вятичи» из Киева в Ростов.

Но оставим туманную древность. Сегодня эта дорога в культурном отношении прежде всего — путь в обитель Сергия Радонежского, к древним монастырям Переславля-Залесского, к святыням и колоколам Ростова Великого.

О Ростове особый разговор впереди. Признаюсь: я не равнодушен к этому городу. Как выразился один старинный острослов, «для археолога взглянуть на Ростов все равно, что понюхать старую залежавшуюся рукопись: необыкновенно приятное ощущение, лучше лимбургского сыру!» (221, 53). Ну а дорога в Ростов — это двести километров чистой русской истории на фоне левитановской осени или саврасовской весны.

Путешествие по этой дороге всегда было в той или иной мере «богомольем» — поклонением святым местам России. И хотя наша книга — не посох для православного туриста, мы не будем избегать этого старинного, пахнущего медом и ладаном слова. Истинную цену ему знали только люди, волею судьбы оторванные от России, лишенные возможности в час отчаяния разорвать круг повседневности и пуститься с котомкой по ее пыльным дорогам к стенам невидимого града Китежа…

«Богомолье! Вот чудесное слово для обозначения русского духа… Как же не ходить нам по нашим открытым, легким, разметавшимся пространствам, когда они сами, с детства, так вот и зовут нас — оставить привычное и уйти в необычайное, сменить ветхое на обновленное, оторваться от каменеющего быта и попытаться прорваться к иному, к светлому и чистому бытию, отойти странником в новую страну, где по-новому увидеть Бога в земном, и в небесах и, вернувшись в свое жилище, обновить, освятить и его этим новым видением?.. Нам нельзя не странствовать по России: не потому, что мы “кочевники” и что оседлость нам “не дается”; а потому, что сама Россия требует, чтобы мы обозрели ее, и ее чудеса, и красоты, и через это постигли ее единство, ее единый лик, ее органическую цельность; и более того: чтобы мы научились, созерцая ее, видеть Бога — и в ее природе, и в ее истории, и в осевших гнездах ее праведности (от Киевской Лавры до Китежа, от Соловков до гор Кавказа)» (65, 390).

Так писал в изгнании философ Иван Ильин.

Путешествие к святым местам присутствует в любой мировой религии, в том числе и в той специфической форме религии, которую принято называть культурой. И чем сильнее жизненная сила религии — тем больше людей отправляются в далекий путь, чтобы своими глазами увидеть ее святые места, пройти по дорогам святых. Наши экскурсии «по пушкинским местам», «по местам боев» или просто задумчивая прогулка по старому школьному двору не есть ли тоже в основе своей «паломничество к святым местам»?

В христианской традиции отношение к паломничеству всегда было двойственным. С одной стороны, оно приветствовалось как проявление горячего благочестия, а с другой — осуждалось как некий формальный, внешний акт, которым нерадивые пытаются подменить непрерывную внутреннюю работу по самоусовершенствованию. Моральная коллизия переплеталась здесь с хозяйственными расчетами. Чрезмерное увлечение людей паломничеством к святым местам создавало угрозу нормальной производственной деятельности, подрывало социальные связи.

И всё же притяжение святых мест было непреодолимо. Считалось, что молитва, произнесенная в святом месте (в монастыре, у гробницы святого), более «доходчива» до адресата. Равным образом верили, что душа человека, погребенного в монастыре и принявшего перед кончиной монашеский постриг, скорее попадет в рай.

И чем острее была необходимость в помощи небесных сил, тем сильнее был порыв к святыне. Нередко паломничество было исполнением обета, принесенного в тяжелых обстоятельствах.

Впрочем, паломниками становились не только люди, обделенные судьбой или испытавшие потрясение. Потребность лично прикоснуться к святыне, войти в мир, в котором жили Спаситель и его ученики, возникала из самого переживания Священной истории как литургической реальности. «Хотех святая места видети, идеже Христос своима стопама ходил и святии апостоли последоваху ему», — бесхитростно признавался троицкий дьякон Зосима в своих записках о паломничестве в Святую землю (107, 296).

Главной, заветной целью христианских паломников всего мира были Святая земля и город Иерусалим. Трудно даже представить себе то чувство бесконечного счастья, которое испытывал средневековый паломник, прикасаясь губами к камню, с которого вознесся Иисус, или, припадая к источнику водой которого утолял жажду Спаситель.

Для русских паломников необычайно притягательными были Константинополь с его бесчисленными святынями и «удел Богоматери» — Святая гора Афон.