Николай Борисов - Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

Грамотный и способный к литературному труду паломник считал своим религиозным долгом оставить описание своего путешествия с точным указанием местонахождения различных святынь. Так возникало «хождение» (в старом написании — хожениё) — своего рода словесная икона. Читая «хождение», человек, не имевший возможности лично посетить святые места, как бы сопутствовал автору и разделял его переживания.

Первое из сохранившихся до наших дней русских «Хождений в Святую землю» написал игумен Даниил в начале XII века. Во вводной части своего труда он считает необходимым оправдаться от возможных упреков в гордости, объяснить мотивы своего путешествия, а также своего литературного труда. Он идет в Святую землю не ради снискания похвал за сам факт далекого и трудного путешествия с благочестивой целью, но «любви ради святых мест сих». Он пишет отчет о своем путешествии, желая разделить с ближними эту великую радость — прикосновение к святыням христианства.

«..Да си исписах путь си и места сии святаа, не возносяся ни величаяся путем сим, яко что добро створив на пути сем, не буди тог ничто же бо добра створих на пути сем; но любве ради святых мест сих, исписах все, еже видех очима своима…» (131, 24).

Рассказ Даниила прост и ясен — «яко же видех очима своима, тако и написах» (131, 104). Он умалчивает о своих личных переживаниях при посещении святых мест, предоставляя читателю самому ощутить величие открывшегося в зримых и осязаемых образах Священного Писания. И только однажды, рассказывая о посещении Святого Гроба — главной святыни всего христианского мира, не удерживается от умиления.

«Аз же тогда, поставив кандило на Гробе Святем, и поклонився честному Гробу тому, и облобызав место то святое с любовию и с слезами, иде же лежало тело Господа нашего Иисуса Христа, изидох из Гроба святаго с радостию великою и идох в келию свою» (131, 108).

При этом Даниил все же считает своим долгом дать читателю и будущему паломнику несколько полезных советов. Первый совет — не спешить, посещая святые места. «А сего пути нелзе въскоре створити…» (131, 26). Второй совет — найти знающего проводника и щедро платить за его услуги. «Невозможно бо без вожа добра и без языка испытати и видети всех святых мест. И что имея в руку моею худаго моего добыточка, то от того все подавах ведущим добре вся свята места в граде и вне града, да быша ми указали всё добре…» (131, 26).

Чтобы попасть туда, куда вход для посторонних был закрыт, Даниил успешно применял «золотой ключик». Желая своими руками поставить лампаду «от всея Русьскыя земли» на Гроб Господень, он посулил ключнику мзду, и тот отворил ему дверь к Святому Гробу.

«Хождение» игумена Даниила в Святую землю стало классикой древнерусской литературы. Оно распространялось во многих списках и питало паломнические настроения на протяжении нескольких веков.

Наряду с трудом игумена Даниила в «золотую пятерку» русских «хождений» входят паломничества в Царьград боярина Добрыни Ядрейковича (позднее — новгородского архиепископа Антония) (1200), Стефана Новгородца (1348—1349) и Игнатия Смольнянина (1389), путешествие иеродьякона Троице-Сергиева монастыря Зосимы в Царьград, на Афон и в Палестину (1419-1422).

В целом придерживаясь заданного Даниилом сдержанного повествовательного тона, они различаются в оттенках повествования и, разумеется, в перечне упомянутых святынь. Есть и запоминающиеся путевые заметки. Стефан Новгородец в конце рассказа не удержался от вздоха на тему «всё покупается и всё продается». Даже святыни веры недоступны для бедняка. «А в Царьград аки в дубраву велику внити: без добра вожа не возможно ходити, скупо или убого не можеши видети ни целова-ти ни единого святого…» (131, 258).

Посещение святых мест предусматривало соблюдение определенных правил. Главное моральное требование состояло в добродетельной жизни, соблюдении христианских нравственных императивов во время паломничества. В ритуальном отношении следовало соблюдать пост, удерживаться от пьянства и чревоугодия.

Подходя к Иерусалиму и впервые увидев с горы святой город, паломники слезали с коней, кланялись, осеняли себя крестом и в знак смирения шли дальше пешком. Это была своего рода Поклонная гора, от которой пошли «поклонные горы», известные в любом старом русском городе.

«И ту есть гора равъна (пологая. — Н. Б.) о пути близь града Иерусалима яко версты дале; на той горе сседают с конь вси людие и поставляють крестьци (осеняют себя крестом. — Н. Б.) ту и покланяются святому Въскресению на дозоре граду… И идуть вси пеши с радостию великою к граду Иерусалиму» (131, 32).

Паломничество в Святую землю требовало не только немалых денежных средств, но и личного мужества. Первой опасностью был грабеж на русских дорогах — обычное явление в период удельной раздробленности.

В записках Игнатия Смольнянина, сопровождавшего митрополита Пимена в Царьград в 1389 году, сообщается, что гостеприимный князь Олег Рязанский, провожая митрополичий караван, «отпусти с нами боярина своего Станислава с доволною дружиною и воинством, и повеле ны (нас. — Н. Б.) проводити до реки до Дона с великим опасением разбоя деля» (107, 278).

Далее путников подстерегал шторм, который мог настичь корабль с паломниками на любом этапе их морского пути. Троицкий дьякон Зосима, направлявшийся в Константинополь, сел на корабль в устье Днестра. «И наняхом себе корабль, поидохом на морие и быхом на морие 3 недель. Едва с нужею доидохом устья цареградскаго, тогда бываетфутрина (сильный ветер. — Н. Б.) великая и валове страшнии пред Филиповым заговеньем (14 ноября. — Н. Б.)» (107, ЗП).

В Эгейском море и у побережья Малой Азии бесчинствовали пираты. Они нападали на торговые корабли, перевозившие паломников, и грабили их до последней рубашки. Жертвой пиратов стал игумен Даниил на обратном пути из Святой земли. Троицкий дьякон Зосима, возвращаясь из Святой земли, также испытал на себе насилие флибустьеров. «И на среди пути найде на нас корабль каталански (поднявшие мятеж каталонские наемники, нанятые византийским императором для войны с турками. — Н. Б.), разбоиници и разбиша наш корабль пушками и въскакаша на наш корабль, аки звери дивии. И разсекоша нашего корабленика на части и ввергоша в море и взяше, яже в нашем корабли. Мене жъ убогаго удариша копейным ратовищем в груди и глаголющее ми: калугере, поне дуката кърса, еже зовется деньга золотая. Аз же заклинахся Богом вышним, что нет у мене. Они же взяша мшелец мои весь, мене же убогаго во едином сукманце оставиша. И скачющи по кораблю, аки звери диви, блистающи копии своими и мечи и саблями и топоры широкими немецкими. Мню аз грешный Зосима, яко въздуху устрашитися от них. Паки взыдоша на свои корабль и отидоша в море. Мы же пристахом ко острову Митилину. Ту быхомь не мало дни и оттоле поидохомь в Костянтин град» (107, 307).