Марина Глеб - Имперская идея в Великобритании (вторая половина XIX в.)

Для британских консерваторов институт монархии всегда выступал как важнейший элемент сохранения стабильности государственного устройства и политической жизни. Однако для самого Дизраэли монархия всегда несла нечто большее, своеобразную сакральность, высшее предназначение. И в своих литературных произведениях, в политических выступлениях, в частной переписке лидера консерваторов корона выступает как одна из опор британского общества и, более того, империи. Так, во время выступления в Манчестере 3 апреля 1872 г. Дизраэли заявил, что монархия является воплощением политической мудрости и авторитета. «Нация имеет своим представителем семейство, королевскую фамилию, и если это семейство воспитано в сознании ответственности, в сознании долга перед обществом, то трудно слишком высоко оценить благотворное влияние, которое оно может оказывать на нацию», – заявлял политик [227]. Однако, помимо традиционной для британской короны функции «править, но не управлять», Дизраэли предусматривал новую – консолидировать и представлять Британскую империю в глазах ее многонационального и культурно неоднородного населения. Ведь если авторитет и бескорыстие британских чиновников могли ставиться под сомнение и быть слишком обыденными для роли символа имперского единства, фигура королевы Виктории отвечала всем необходимым требованиям. А склонность восточных народов к символизму и уважение к фигурам правителей Дизраэли оценил еще во время своих путешествий по странам Азии в молодые годы.

Британский монарх издавна представлялся народам колоний как верховный и, следовательно, недостижимый символ власти. От имени монарха заключались договора с племенными вождями, которые зачастую (и совершенно напрасно) воспринимали британского правителя как своего защитника и высшую юрисдикцию в случае конфликтов с представителями колониальной администрации. Согласно статье 3-й так называемого договора у Ваитанги от 6 февраля 1840 г., заключенного британцами и вождями новозеландских племен, «ее величество королева Англии распространила на туземцев Новой Зеландии свою королевскую протекцию и предоставила им все права и привилегии британских подданных», а также гарантировала право исключительного и неотъемлемого владения лесами, землями, рыбными промыслами и другой собственностью [228]. В ответ на захваты и мошеннические покупки колонистами земель племен новозеландские вожди не раз поднимали восстания против британского владычества, которые были жестоко подавлены. Составлялись и обращения к королеве Великобритании. Так, в петиции 1891 г. маори просили королеву о создании правительственного совета, избираемого маорийскими подданными, где могли бы рассматриваться все действия, затрагивающие интересы маори. В качестве основания для такого обращения маори указывали статьи договора у Ваитанги. Тем не менее петиция, как и многие ей подобные, осталась без внимания [229].

Особую роль в укреплении образа Виктории как символа имперского единства сыграла Индия, проблемы управления которой весьма пристально рассматривались в метрополии. Восстание 1857–1859 гг. в Индии британцами было оценено в первую очередь как показатель неэффективного менеджмента со стороны Ост-Индской компании. Результатом стала передача в 1858 г. управления Британской Индии специально созданному министерству по делам Индии. Верховную же власть над страной получал британский монарх. Вина за провоцирование восставших индийцев была возложена на чиновников Ост-Индской компании, зачастую прибиравших к рукам владения тех индийских правителей, которые не оставляли прямых наследников. Одним из первых мероприятий вице-короля Индии (так стал называться с 1858 г. генерал-губернатор) стало обещание не изымать земли из владения знатных индийских родов.

Придя к власти в 1874 г., Дизраэли завершил оформление власти короны над Индией. Несмотря на жесткое сопротивление либералов, в 1876 г. парламент принял законопроект о дополнениях к королевскому титулу, согласно которому Виктория провозглашалась императрицей Индии. Таким образом, жители этой колонии не только фактически, но и юридически становились вассалами короны. В самой Индии провозглашение королевы Виктории императрицей произошло 1 января 1877 г. с поистине восточной пышностью. Вице-король Индии лорд Лугард удачно совместил в церемонии уважение к традициям правящих династий и акцент на новом источнике верховной власти в стране. Каждому из 63 правителей индийских провинций в торжественной обстановке вручался стяг, украшенный символикой как рода правителя, так и имперской короной, а также золотая медаль с изображением Виктории. По словам вице-короля, данные символы подчеркивали не только тесный союз между британской короной и правящими династиями, но и желание британского монарха поддержать благополучие и усиление индийских правителей [230]. Данные высказывания, при всем учете их церемониального характера, демонстрировали то расхождение в отношениях британцев к местным правителям, которое они старались развивать после восстания сипаев. Если Ост-Индская компания всячески стремилась ограничить местных правителей и при возможности лишить власти и имущества, то новые британские чиновники, выступавшие от имени королевы, стремились превратить местную аристократию в союзников и опору.

Королева Виктория в соответствии с английской политической традицией имела незначительные шансы повлиять на внешнюю и колониальную политику правительств. Однако королева нередко использовала иные возможности проводить свою точку зрения. Зачастую в ход шли многочисленные родственные связи британской королевской семьи практически со всеми европейскими монархиями. Так, в 1875 г. Виктория активно выступала за сохранение мира в франко-германских отношениях. В середине 1870-х гг. королева практически безусловно разделяла внешнеполитическую линию консервативного премьер-министра Дизраэли. В период Восточного кризиса Виктория выступала за поддержку Османской империи как буфера против продвижения российского влияния на Балканах и в Азии. В январе 1878 г. Виктория писала: «По мнению королевы, война с Россией неизбежна» [231].

Определенная степень русофобства сохранялась у королевы на протяжении всей ее жизни. В письме либеральному политику У. Гладстону в середине 1880-х гг. Виктория отмечала: «Россия является нашим настоящим врагом и соперником – возможно, единственным, который у нас имеется» [232].

Два великолепно отпразднованных юбилея правления королевы – в 1887 и 1897 гг. – сделали многое для того, чтобы отождествить в общественном сознании империю и носителя верховной имперской власти. Виктория оказалась на пике своей популярности, поскольку у нее, по мнению британцев, появилась новая и весьма значительная роль – «быть воплощением имперского чувства» [233]. «Имперским зенитом» викторианской эпохи можно назвать празднование бриллиантового юбилея королевы Виктории в 1897 г. Важнейшей особенностью этого события являлось сознательное акцентирование внимания на общеимперских функциях и значении британской монархии. В отличие от золотого юбилея 1887 г., больше напоминавшего торжество в узком семейном кругу, бриллиантовый юбилей должен был прославить империю, воплощенную в носителе верховной власти.