Пол Кривачек - Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации

Вы бы непременно услышали голоса детей, распевающих на занятиях в частных хедерах или оплачиваемых общиной талмуд-торах – единственных школах во всем городе, которые посещал каждый еврейский мальчик старше трех или четырех лет, где обучался читать и писать по-древнееврейски и приобщался к изучению Писания.

Значение этих школ едва ли можно переоценить. В век, когда почти все кругом были безграмотны, в краях, где даже аристократы с трудом могли поставить подпись, обязательное обучение для всех еврейских мальчиков поднимало культурный уровень говорящих на идише намного выше их нееврейских современников. Более того, в последующие столетия программа стала подразумевать грамотность на идише. В XVI веке краковская община постановила, чтобы каждая школа назначила шрайбера (писца), обучавшего детей «писать звуки языка, на котором мы говорим». В программу входили и другие предметы: арифметика, география и основы национального языка соседей. В говорящей на идише общине, в отличие от христианского феодального мира, любой мальчик, обладавший умом, способностями и необходимой ситсфлейш (усидчивостью), независимо от того, каким бы скромным ни было его происхождение, мог надеяться на то, что он сможет подняться до высокого интеллектуального уровня и раввинистической респектабельности.

И вы вряд ли упустили бы веселые звуки музыки, доносящиеся из танцхоев или шпильхоев (на иврите бес хатанес ) – танцевальных залов, в которых устраивались праздники и приемы. Танцы после обеда в субботу были популярны среди молодежи, несмотря на настойчивые еврейские запреты совместных танцев между представителями разных полов, несмотря на восходящий к Писанию запрет и на множество шуток на эту тему (например: «Почему иудаизм запрещает добрачный секс? Потому что он может привести к смешанным танцам»). Регулярные неформальные встречи происходили вне дома; сами танцевальные залы резервировались в основном для особых случаев, таких, как обрезание, бар-мицва и свадьба. Свадебные торжества продолжались неделю или даже больше, они «отмечались музыкальными представлениями, не прерывавшимися даже в субботу <���…> для чего нанимали музыкантов-христиан, и гости-христиане веселились на празднике» [124]. Таким образом, даже если еврейская община насчитывала приблизительно сотню человек, танцевальные залы редко надолго оставались темными и пустыми, часто оживляясь мелодиями дер майен танц («майского танца»), дер умгейендер танц («кругового танца»), дер шпринг танц («танца с прыжками»), дер фиш танц («рыбного танца»), дер тотентанц («танца мертвеца»), доктор Фойстс танц («танца доктора Фауста») и дер альтер какерс танц («танца старого пердуна»). Раввин Шломо Лурия, известный как Махаршал [125], один из виднейших духовных авторитетов Польши, сурово писал:

Я осуждаю молодых людей, часто посещающих танцевальные залы, даже если музыку там играют музыканты-неевреи [126].

Как звучала музыка, сопровождавшая эти танцы? Вероятно, не слишком похоже на известную нам сегодня клезмерскую музыку, более позднюю по происхождению, истоки которой коренятся в недавней музыке Балкан или Греции. Можно подумать, что поскольку еврейские музыканты иногда играли для клиентов-христиан, а музыканты-христиане по субботам и праздникам – для евреев, то мелодии и ритмы танцевальных залов были примерно такими же, под какие веселились соседи-христиане. Но есть свидетельства того, что игра еврейских оркестров была даже тогда приправлена экзотическим привкусом странных гамм и незнакомых ритмов.

В некотором роде мы располагаем образцом этой музыки. Нюрнбергский композитор XVI века Ханс Нейсидлер записал танец, который слышал в исполнении еврейского оркестра на королевской свадьбе. Но мелодия этого танца (он назвал ее Judenttanz , «еврейский танец») была настолько странной, что это произведение было воспринято скорее как пародия, чем как точная аранжировка. По данным «Encyclopaedia Judaica», в следующем столетии гильдия пражских музыкантов-христиан сетовала, что еврейские оркестранты «не сохраняют ни темпа, ни ритма, намеренно лишая благородную и красивую музыку ее достоинств». Оставим в стороне очевидное профессиональное соперничество. Здесь имелось в виду, что музыка идишских евреев была непохожей на музыку их нееврейских соседей. Возможно, еврейские музыканты, в первую очередь члены более низких гильдий, сохраняли большую близость к славянским и турецким музыкальным корням и сопротивлялись западному немецкому барочному стилю, входившему в моду среди средних и высших классов.

Многие силезские евреи были бедными иммигрантами из отдаленных восточноевропейских земель. В XV веке на улицах и переулках средневекового Стшегома все еще слышался западнославянский язык, только начинавший разделяться на чешское и польское наречия. Однако можно было уловить слово-другое из языка еврейско-немецкого, которому суждено было называться идишем, хотя чаще они исходили из уст более богатых и лучше образованных.

Было бы большим упрощением говорить о единой еврейской общине. Между евреями было много разительных отличий, так же как и между окружающими неевреями; эти различия были обусловлены еще и разностью этнического происхождения евреев – немецкого и славяно-греко-тюркского. Различия существовали и между социальными классами: с одной стороны – дипломаты, банкиры, врачи и оптовые торговцы, с другой – мелкие лавочники, разносчики, ремесленники, музыканты, рабочие и слуги. Хотя у евреев не было таких контрастов, какие существовали среди христиан между дворянами и нищими, неравенство всегда было значительным.

Некоторые из евреев, ранние поселенцы, длительное время были крестьянами – не крепостными, но свободными мелкими землевладельцами, не привязанными к земле. Меир из Ротенбурга в XIII веке писал:

Евреи не привязаны, как неевреи, к какому-то определенному месту, ибо считаются обедневшими свободными, которые не были проданы в рабство.

Тем не менее в 1220-е годы еврейские земледельцы в имении графа Хенрика I возле силезского города Бытома должны были платить десятину от своего урожая епископу Бреслау, как и их соседи-христиане. Некоторые из этих евреев даже владели целыми населенными имениями. В 1200 году силезская деревня Сокольников принадлежала евреям Иосифу и Хазкелю [127]. Богемские деревни Тынице и Сокохрице на западе от Стшегома в раннее Средневековье были известны как владения евреев, как и город Малый Тынец на востоке от Кракова.

Но примерно к началу XV века большая часть еврейского населения старалось избегать тесной привязанности к какой-либо определенной территории. Изгнание из многих мест Западной и Центральной Европы было суровым уроком недальновидности при выборе земли в качестве надежной недвижимой собственности. Земли можно было лишиться, если (а скорее когда) ее владелец был вынужден покинуть ее под угрозой меча. После того как в 1306 году евреи были изгнаны из Франции, 50 больших и прекрасных каменных зданий в центре Нарбонна перешли к французскому землевладельцу менее чем за 80 ливров за каждый дом (вероятно, это равнялось приблизительно 15 фунтам стерлингов). После изгнания евреев из Испании в 1492 году капеллан при архиепископе Севильи Андрес Бернальдес писал в своей «Истории католических королей», что любой может получить еврейский виноградник за цену отреза ткани.