Пол Кривачек - Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации

Должна была последовать реакция. И она последовала. Иоганн Каспар Лафатер, страстный и эксцентричный швейцарский священнослужитель, позже ставший всемирно известным (по крайней мере, знаменитым) благодаря своему трактату «Физиономические аспекты как путь получения знаний о человеке и его любви», посвященному определению характера личности и душевного склада человека по строению его лица, представил в своей книге профиль Мендельсона как пример «разума и исключительной проницательности, <���…> здравого смысла, прямоты, точного понимания правды, деликатности, но, как кажется, не слишком сообразительного». В 1769 году, подстрекаемый некоторыми знатными людьми, он предложил Мендельсону либо опровергнуть христианство, либо креститься. Это повергло еврейского философа в ужас, потому что намерения оставить религию предков у него было не больше, чем начинать по поводу нее дискуссию, после того как сам он многократно утверждал, что критика чужой веры – это всего лишь упражнение в самоутверждении:

Тот, кто заботится больше о благополучии людей, чем о собственной славе, воздержится от высказываний по этому поводу.

Более того, он хорошо понимал, что критика христианства была бы абсурдно невежливой, учитывая его собственное положение «представителя угнетаемого народа». Других это предложение тоже оскорбило. Знаменитый гёттингенский физик и публицист Георг Лихтенберг (1742–1799) писал:

Ничто не может возмутить меня больше, чем зрелище того, как молодой, назойливый, безрассудный болтун Лафатер портит настроение такому мыслителю, как Мендельсон, чтобы получить награду на небесах. Лучше служить миру руками и головой, как делает Мендельсон, чем с задором нападать на него.

Диспут подорвал здоровье Мендельсона; он находился в состоянии, которое сегодня назвали бы нервным срывом, и не мог работать несколько месяцев. Вернувшись к нормальному состоянию, он стал другим человеком. Оскорбление, нанесенное Лафатером, кажется, избавило его от иллюзии, что его вклад в европейскую философию заставил людей забыть о его еврействе. С этого времени он направил все свое внимание на судьбу своего народа и улучшение условий его жизни.

Евреям Дрездена грозило изгнание. Он обратился к одному из своих почитателей, важному саксонскому чиновнику, и проблема была решена. Новые антисемитские законы угрожали евреям Швейцарии. Он обратился за помощью к Лафатеру, который, чтобы загладить свою вину, поддержал евреев. Общине Кёнигсберга было предписано, чтобы назначенный правительством надзиратель присутствовал на службах в синагогах, потому что некоторые молитвы, например та, в которой говорится: «Наш долг восхвалять Владыку мира» ( Алейну Лешабеях ла-Адон ха-коль ), считались антихристианскими. Он объяснил, что молитва была написана задолго до Иисуса и что спорные строки «Они склоняются перед бессмыслицей и пустотой и молятся богу, который не может спасти» относятся к древним идолопоклонникам, а не к современным христианам. В свете его доводов приказ был отменен. (Оскорбительные строки из этой древней молитвы тем не менее отсутствуют в некоторых современных молитвенниках.)

Мендельсон представил прусскому правительству авторитетный отчет о еврейском брачном законодательстве, перешедшем в это время из ведения раввинских судов к гражданским, и помог перевести на немецкий с идиша традиционную «еврейскую клятву» ( jusiurandum more judaico ), приносимую теми, кто не хотел клясться в суде на Новом Завете. Он активно участвовал в кампании за предоставление евреям гражданских прав, закончившейся изданием австрийского Эдикта о терпимости 1782 года ( Toleranzpatent ), успешно споря с предрассудком, что евреи, жаждущие вернуться в Сион, не могут ни идентифицировать себя с приемной родиной, ни сражаться за нее. Он объяснял, что мессианские чаяния являются духовными, а не светскими и не влияют на гражданское поведение верующего. Впрочем, он был обеспокоен тем, что многие из условий Эдикта о терпимости могли ослабить приверженность евреев своей религии и привести их к ассимиляции. Самым важным было то, что он обеспечил себе место в сфере иудаистской религиозной мысли, написав в ответ на возможные будущие вопросы отчет о своей вере «Иерусалим, или О религиозной силе и иудаизме», оказавшийся самым значительным анализом еврейской религии со времен «Путеводителя растерянных», написанного Маймонидом шесть веков назад . Конечно, у него были свои критики – как те, кто находил идеи его книги слишком непривычными, так и те, кому они казались слишком традиционными. Мендельсон легко принял критику, описывая себя находящимся «в положении мужа, которого жена обвиняет в импотенции, тогда как служанка – в том, что он виновник ее беременности».

Моше Мендельсон был не единственным еврейским мыслителем, принесшим ценности Просвещения говорящему на идише народу. Но качество его вклада и почет, которым он пользовался как среди неевреев, так и среди евреев, ставили его на голову выше всех его современников. Он был даже удостоен сокращенного наименования Рамбаман [225]– верный знак восхищения и уважения.

Но этот великий гений, помогавший идишской цивилизации найти достойное место среди народов – основателей современного европейского мира, был настолько подвержен социальным предрассудкам и антагонизму между немецкой и славянской половинами идишского мира, что дошел до очернения большей части собственного народа. Можно сказать, что он невольно начал процесс, который постепенно привел к тому, что идишская цивилизация была вычеркнута из истории.

Камнем на пути любого прогресса для него был сам язык идиш. «Чистый язык» был для него основой культуры; немецкий, как и его другая любовь, иврит, был бесконечно выше идиша, всего лишь жаргона, «не внесшего ни крупицы в бессмертие простого человека». Столетия «нелепых талмудических споров» лишили его народ правильного восприятия оригинальной ивритской поэтики Библии, поэтому для блага своих детей он потратил восемь лет, переведя Тору с иврита вместе с комментариями на немецкий. Это был первый прямой перевод с иврита на европейский разговорный язык, по словам Мендельсона, «лучший перевод и объяснение Святого Писания, чем у них был раньше. Это первый шаг к культуре, от которой, увы, мой народ держался на таком расстоянии, что можно прийти в отчаяние по поводу возможности его исправления». Он обещал себе «великие результаты от использования чистого немецкого языка среди моих братьев».

Германизация евреев, верил он, ускорит их эмансипацию и сделает их полноправными гражданами. Пока евреи говорят на идише, пока славяно-идишская культура продолжает владеть восточноевропейскими еврейскими массами, остается мало надежды на их усовершенствование. Он поддерживал учреждение Свободной еврейской школы в Берлине с современной программой, но не мог предполагать, что из этого получится. «Лицо высокого ранга», саксонский дворянин и дипломат граф Рохус Фридрих цу Линар (известный тем, что он ввел в Пруссии моду на катание на коньках) в 1770 году пришел к нему с предложением учредить еврейское государство на Святой земле. Мендельсон отверг эту идею, пессимистически полагая, что после долгих лет угнетения еврейский народ потерял способность «двигаться под воздействием духа свободы и даже присоединяться к силам, выполняющим такую великую миссию». Однако с поразительной проницательностью он предрек, что независимое государство детей Израиля может появиться только «в результате общеевропейской войны, иначе оно будет, несомненно, захвачено одной из держав».