Георгий Шторм - Повести

Ночью струги подошли к городу. Во тьме высились наугольные башни. "Неужто Кремль Московский?" - со сна подумал Ивашка. И, словно в ответ Ивашкиным мыслям, сказал Томило, стрелец: "Чисто Москва!" - и сплюнул за борт, на миг загасив плясавшую на воде звездку.

Город спал.

Струги пригрянули к Астрахани.

Тянуло горечью с низких песчаных берегов.

4

Задолго до света струги ушли вниз. Сперва решили проведать, что в городе, нет ли о стрельцах какого указа. Всех удивил Неклюд.

- Мне с вами не путь, - сказал он, - рыбы ловить не стану, иным делом хочу кормиться. А было бы чем вам меня вспомянуть - схожу за вестями в город...

Он быстро пошел вдоль берега, то исчезая за буграми, то вновь появляясь. Стрельцы долго смотрели ему вслед.

Потом они вышли на берег. Совсем близко лежала Астрахань. Крупный степной скот пылил по дороге. Рыба серебрилась на возах. Усатые чумаки покрикивали на волов.

Веселый, хмельной поп пришел в полдень к беглым.

- Ныне весна была красна, пенька росла толста! - кричал он, топая коваными сапогами. - И мы, богомольцы, ратуя делу святу, из той пеньки свили веревки долгие, чем бы из погребов бочки ловить. А нам в церковь ходить нельзя, вина не испив, ей-право!

- Где вино взял?

- Эй, ребята, кабак близко! - закричали стрельцы.

- Веди, отче!

- Гуля-а-ай!

Поп увел несколько человек с собою.

С ним ушел Илейка...

Беглые бродили по берегу. Лежали в челнах. У воды трещал костер. Солнце тонуло в песках. Волга плескала звонким, крутым накатом.

Смеркалось. Неклюда все не было. Не возвращались и стрельцы.

- Должно, загуляли, - сказал Глеб, - а Неклюда, мыслю я, зря послали: у меня к нему никак веры нет.

Костер задымил - и в воде замутилось огненное корневище.

- Я чаю, поздно здесь рекостав бывает, - сказал Томило.

- А у нас в Новегороде Волхов вовсе не мерзнет, - промолвил Ждан.

- Полно!

- Верно говорю - под Перынью, урочищем, вода завсегда живая*.

_______________

* В о д а ж и в а я - незамерзающая, проточная.

- С чего то?

- А как царь Иван у нас лютовал, с той поры и стало.

- Дивно дело!..

Голос у Ждана был густой, певучий. Грея над огнем руки, он заговорил:

- Приехал грозный царь в Новгород. Пошел в церковь к обедне. Глядит за иконою грамотка (попы положили), а што в грамотке, никто не узнал. Только затрепенулся царь, распалился и велел народ рыть в Волхов*. Сам влез на башню. Начали людей в реку кидать. Возьмут двух, сложат спина со спиною - и в воду. Как в воду, так и на дно. Нарыли народу на двенадцать верст; остановился народ, нейдет дале. Послал царь верховых. Прискакали верховые: "Мертвый народ стеной встал!" Сел царь на конь, поскакал за двенадцать верст. Стоит мертвый народ стеною. И тут стало царя огнем палить, начал огонь из-под земли полыхать. Поскакал прочь - огонь за ним. Скачет дале - огонь все кругом. Брык с коня, на коленки стал: "Господи, прости мое погрешение!" Ну, пропал огонь. Да с той поры Волхов и не мерзнет на том месте, где царь Иван людей рыл. Со дна речного тот народ пышет...

_______________

* Р ы т ь в В о л х о в - "зарывать" в воду реки Волхова, то есть топить.

Заскрипел песок. К воде, стороной, метнулась тень Неклюда.

- Заждались! - крикнули на берегу.

- Узнал што? Или так ходил, без дела?

- Погоди!.. Дай срок!..

Неклюд, хмельной, молча оглядывал стрельцов, искал глазами струги. На нем были новые цветные портищи. Искривленная шапка валилась с головы.

- Глебушко! Ждан! - резнул уши тонкий Ивашкин голос. - Не с добром он! Чую, што не с добром!..

Неклюд, повернувшись, шагнул в темноту.

- Эй, куда сшо-ол?

- Што за диво?!

- Неклю-уд!

- Тут я, - раздался голос.

И вдруг засвистали. На берег ватагой высыпали городские стрельцы.

- Не противься! С пищалей бить станем! - вопил стрелецкий сотник.

- Вона што!

- Неклюд!.. Пес!..

- В челны-и-и!

- Има-ай воровских людей!..

Ивашку впихнули в челн. Мокрое весло ткнулось в руку. Глеб и Ждан быстро гребли стоя. С берега раз, другой грохнула пищаль. Челн заливало волной. Ждан говорил Глебу:

- В устье сойдем. Ловцами станем...

- Эй, пошто не гребешь? - окликнули они Ивашку. - Неужто пулей зашибло?

- Да не... - Он сидел сгорбившись, опустив голову, глотая слезы. Неклюд-то, мыслю, довел на нас... А с нами ведь был заодно, ел, пил вместя-ах...

- Эк ты мягок, - сказал Глеб. - Ничего, парень! Неправды еще сколь много на свете. Ну, не томись, веселей угребай, не рони весла!..

Стал Ивашка рыбным ловцом.

Ездил на "прорези" - садке с прорезанным дном, где по зашитому решеткою полу ходили большие репьястые рыбы.

В ставших озерами протоках ловили веселую рыбу "бешенку". Сеть опрастывали в лодку, "бешенка" билась и трепетала, и лодка казалась наполненной мерцающей водой.

Дула моряна. Ветер ломал ледяные поля. Пласты льдин, острые, как ножи, громоздились и рушились со звоном и плеском.

По весне в устье шел сбор яиц. Тихими летними вечерами сети покрывались белым налетом. Это были поденки...

Так прошел год. И снова была весна с счастливыми голосами уток, с немою рыбьей свадьбой.

Красная рыба скатилась в море. Опять осень пришла...

5

"...Ваше царское и княжеское величество не только сами ученых

людей любите, но и всемилостиво... намерены в своем царстве и землях

школы и университеты учредить... Ваше царское и княжеское величество

этим себе имя истинного отца своего отечества снискаете, какого

только бог к особому благополучию страны создал и утвердил..."*

_______________

* Ответ Борису ученого Товия Лонциуса из Гамбурга по поводу приглашения его в Москву для учреждения универсального типа школ.

В Золотой палате на стенах и сводах написаны притчи.

Ангел держит рукою солнце; под ним - земной круг и полкруга: вода и рыбы.

У царского места - органы - "художества златокованны": на деревцах птицы поют сами собой, "без человеческих рук".

На лавках расселась Боярская дума.

Борис держит в руке "царского чину яблоко золотое". У него сросшиеся брови, лицо чуть раскосое, круглое; борода и волосы у висков поседевшие, голос сыроват и глух.

- Решили мы, - говорит он, - послать во всякие иноземные города звать ученых надобных мужей в Москву, дабы научить русских людей немецкому и иным языкам и разным наукам и мудростям приобщить.

Встал с передней лавки Шуйский, подслеповатый, хилый старик:

- Великий государь, дозволь мне, холопу твоему, молвить!.. Што ты, государь, замыслил, и то, государь, замыслил ты не гораздо. Коли в нашей единоверной земле начнут люди говорить розно, порушится меж нас любовь да совет.

- Што скажете, бояре-дума? - с усмешкой спросил Годунов.

- Не гораздо, государь! Не гораздо! - закричали бояре. - Иноземных обычаев нам не перенимать! Своей веры держаться и языка русского! За то стоять!