Коллектив авторов - Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Последняя по времени модель отношения к культурному наследию сложилась в начале ХХ века. Для нее характерно особое

внимание к художественным, эмоционально воспринимаемым характеристикам сооружений. Не к иконографии формы, это было и прежде, а к особенностям ее воплощения, «почерку» эпохи, проявляющему себя в нюансах архитектурной пластики, графики, колорита [1039].

Одним из видных сторонников такого отношения к культурному наследию стал в 1910-е годы Н.К. Рерих. В эссе «По старине» он писал:

Мы признали значительность и научность старины; мы выучили пропись стилей; мы даже постеснялись и перестали уничтожать памятники древности… Мне приходилось слышать от интеллигентных людей рассказы о странных формах старины… о трактовке перспективы, о происхождении форм орнамента, о многом будут говорить, но ничего о красоте живописной, о том, чем живо все остальное… Посмотрим не скучным взором археолога, а теплым взглядом любви и восторга… Дело памятников старины может вестись очень научно… и все-таки в нем может не быть духа живого… В художественном понимании дела старины есть много не укладывающегося в речи… что можно воспринимать только чутьем [1040].

Позицию Н.К. Рериха поддерживали тогда и некоторые авторитетные критики, и сами творцы культуры – В.Я. Курбатов, С.К. Маковский, А.В. Щусев, и мыслители, писавшие об «эстетике истории» (Д.В. Философов), «чувстве истории». Ряд энтузиастов объединился в начале ХХ века вокруг культурных начинаний, связанных с журналами «Мир искусств» и «Аполлон» (А.Н. Бенуа, С.П. Дягилев и др.) [1041]. Особую роль для пере оценки актуальной художественной, а не просто историко-культурной значимости наследия прошлого сыграла уже накануне Первой мировой войны деятельность журналов «Старые годы», «Столица и усадьба», «Зодчий» и др. [1042]. Одним из главных идейных вдохновителей этих проектов был тесно сотрудничавший с Эрмитажем и Институтом истории искусств графа В.П. Зубова барон Николай Николаевич Врангель (1880–1915) [1043], которого поддерживали издатель П.П. Вейнер, историк культуры Петербурга Г.К. Лукомский, художник Е.Е Лансере и др. Эти инициативы были непосредственно связаны также с деятельностью Музея Старого Петербурга (начал работать с 1907 года [1044]) и петербургского Общества защиты и сохранения памятников искусства и старины (с филиалами в Туле, Орле, Казани, Вильно, Ярославле и других городах). Общество было создано в 1909 году во главе с великим князем Николаем Михайловичем при ближайшем участии Николая Врангеля, Николая Рериха, Александра Бенуа и других защитников и любителей старины (в том числе из числа активно работающих деятелей искусства, а не только специалистов) – как раз в связи с тогдашними горячими дискуссиями о новом законодательном оформлении области охраны памятников [1045]. Художественный подход к культурному наследию привел к пониманию самостоятельной ценности уже не только допетровских строений, но и более «современной» архитектуры XVIII и XIX веков, к идее целостного восприятия памятника. Этот принцип включал внимание и к позднейшим наслоениям, признание и сохранение «неправильности» архитектуры предшествующих эпох, осмысление связи памятника и культурного ландшафта [1046].

В Российской империи сложились и действовали несколько систем охраны культурного наследия: в царствование Николая I главным органом охраны памятников являлось министерство внутренних дел, при Александре II государственные и общественные организации контролировали эту сферу совместно, Александр III в 1889 году сосредоточил соответствующие полномочия в руках Императорской археологической комиссии. С XVIII века государство постоянно и последовательно расширяет свой контроль за охраной культурного наследия, что прослеживается, в частности, и по отношению к церковным памятникам [1047]. Однако вопрос сохранения памятников, находящихся в частной собственности, так и остался трудноразрешимым. Попытки общественности хотя бы частично ограничить произвол индивидуальных (или групповых) владельцев старинных зданий находили в начале ХХ столетия определенное понимание и в правительственных кругах, но эти идеи так и не получили законодательного оформления [1048]. Помимо государства и общества, важным звеном в системе сохранения и репрезентации материальных свидетельств прошлого была академическая и университетская наука. Роль научного подхода в этой области возрастала на всем протяжении XIX века. (Нельзя забывать также о деятельности многих энтузиастов, собирателей и археологов-любителей в провинции из числа учителей, чиновников, земских служащих и т. д.).

На протяжении XVIII – начала ХХ века не было существенных противоречий между охраной памятников и музейным делом [1049]. Их единство обеспечивалось тем, что они входили в состав археологии как особой сферы знания (области более широкой, чем одноименная нынешняя академическая дисциплина). Поскольку мемориализация и охрана памятников понимались достаточно широко, то объекты культурного наследия рассматривались в одном ряду с монументами в честь выдающихся лиц и исторических событий, а также с художественными артефактами [1050]. Только на рубеже XIX – ХХ веков постепенно происходит дифференциация отраслей археологии и определение их сфер интересов. Академическая сторона была лишь одной из частей более комплексного механизма формирования социальной памяти.

Интерес государства к вещественной стороне социальной памяти имел несколько причин. Мемориализация памятников, связанных с правящей династией и историей России, была, в первую очередь, формой легитимации верховной власти. Мы только бегло затронули тему частного коллекционирования и собирательства, судеб личных коллекций и связанной с этим деятельности, общественной и художественной рефлексии. Культурное наследие было мобилизовано также в рамках различных локальных начинаний местных властей, а со второй половины XIX века – в региональных движениях (вроде сибирского областничества) или зарождающихся на территории империи национальных проектах [1051]. Эти факторы интереса самых разных социальных агентов к «материальной истории» оставались действенными, несмотря на трансформацию ключевых моделей отношения к культурному наследию. Общественные организации и деятели культуры, охраняя культурное наследие, ставили перед собой различные идеологические и политические цели, которые еще предстоит изучить во всем их многообразии и полноте [1052].