Коллектив авторов - Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Значение сочинений Минье подчеркивается и включением сообщения о нем в «Хронику русского» Тургенева, в его «Письма из Дрездена», напечатанные в «Московском телеграфе» в 1827 году:

Я на днях перечитывал Минье «Историю революции французской, от 1789 до 1814 года», в двух частях. В ней много обозрений, портретов, прекрасных, и есть страницы красноречивые. Например: о казни Лудовика ХVI и в нескольких строках верный портрет коронованного праведника и мученика.

Обратим, вслед за Тургеневым, внимание на характеристику Людовика ХVI, данную Минье:

Он, может быть, единственный государь, который, не имея никаких страстей, не имел и страсти к власти и который соединял оба качества, характеризующие хороших королей: страх Божий и любовь к народу. Он погиб жертвою страстей, которых не разделял, – страстей его двора, которые ему были чужды, и страстей толпы, которых он не раздражал. Не много королей, оставивших по себе такую добрую память. История скажет о нем, что, при большей твердости характера, он был бы королем, единственным в своем роде [740].

Идея добродетельного монарха, заботящегося о благе народа, занимала центральное место в политических воззрениях просветителей, и стала одной из главных надежд русского просвещенного общества в начале XIX века. Сила и слабость человека на троне, отношение к личности государя, олицетворявшего власть как таковую, – все это было для тогдашних русских интеллектуалов крайне важно, так как именно с государем связывались и будущие изменения в русском обществе. Тема «государь и народ» была одной из приоритетных в политическом дискурсе русского просвещенного общества, а отношение к монархии и республике во многом основывалось на историческом опыте, причем сами эти понятия усваивались с учетом античной истории и истории Франции.

Возвращаясь к сочинению Минье, заметим, что в дневниковой записи от 30/18 сентября 1826 года А.И. Тургенев не только комментирует взгляды историка, характеризуя его как «друга нового порядка вещей», склонного к стороне революционной в итоговой оценке событий, но и непосредственно приводит фразы из «Истории французской революции». Сам автор «Истории французской революции» был хорошо знаком Тургеневу, для которого европейская интеллектуальная среда была «своим» пространством. Тургенев совершенно свободно чувствовал себя в европейских странах, легко находил общий язык с разными представителями европейской интеллигенции. М.П. Погодин передает следующее впечатление о А.И. Тургеневе:

Французские министры поверяли ему опасения о судьбе министерств, английские толковали о преобразованиях парламента, немецким профессорам доставлял он сведения о коммунизме, французским аббатам привозил он труды православия, а членам Синода рассказывал о произведениях новой немецкой школы [741].

Близкую характеристику дает А.И. Тургеневу и Герцен:

А.И. Тургенев – милый болтун; весело видеть, как он, несмотря на седую голову и лета, горячо интересуется всем человеческим, сколько жизни и деятельности! А потом приятно слушать его всесветные рассказы, знакомства со всеми знаменитостями Европы [742].

Стоит еще раз обратить внимание на то, что помимо чтения исторических сочинений значимым являлся и фактор непосредственной коммуникации, которая способствовала распространению европейских идей в среде русских интеллектуалов.

Своеобразной пограничной фигурой в процессе смены темпоральности и характера восприятия истории европейским обществом был Франсуа Шатобриан, а «книги Шатобриана – это те произведения, в которых совершается переход от времени замкнутого ко времени разомкнутому» [743]. В связи с этим особое значение приобретает знакомство с взглядами Шатобриана русских интеллектуалов [744].

А.И. Тургенев слушал сочинения Шатобриана в салоне мадам Рекамье, неоднократно участвовал в обсуждении их; в результате в Россию Вяземскому, Пушкину отправлялись соответствующие комментарии, которые знакомили русское просвещенное общество с творчеством и личностью Шатобриана. Так, 29/17 декабря 1825 года Тургенев в салоне Рекамье читал брошюру Шатобриана о государе и о греках, что было отмечено в дневнике записью: «Много говорили опять о Шатобриане» [745]. В январе 1826 года Рекамье собиралась познакомить Тургенева с Шатобрианом лично, но тогда встреча не состоялась, так как Тургенев уехал в Англию, но сразу по возвращению его из Англии, 10 марта (26 февраля) 1826 года Тургенев, наконец, лично знакомится с Шатобрианом, разговаривает с ним о его сочинениях, об императоре Александре и переписке самого французского писателя с императором, об английском премьере Каннинге и пр. Интерес к сочинениям Шатобриана в русском просвещенном обществе был достаточно устойчивым. Сам А.И. Тургенев высоко оценивал творчество Шатобриана, говоря о правосудии историка, высоком беспристрастии христианина, стиле Тацита и Боссюэ, хотя отмечал и такие его малосимпатичные черты, как самохвальство и национализм.

Дневники А.И. Тургенева заполнены записями о встречах с разными представителями европейской политической и культурной элиты, в том числе и с уже упоминавшимися Гизо и Минье. В сети интеллектуальных коммуникаций Тургенева важное место принадлежит общению с Гизо, в салоне которого А.И. Тургенев начал бывать сразу же после приезда в Париж осенью 1825 года. В дневниках А.И. Тургенева зафиксированы вечера у Гизо 29/17 октября, 10 ноября/29 октября, 27/15 ноября, 1 января/20 декабря 1825 года. Интересно отметить, что Тургенев сравнивал Гизо с Н.М. Карамзиным, находя у них такие общие качества, как ум, благородство души и независимость. В письме брату Николаю Александр Тургенев называет Гизо центром парижского «Арзамаса» [746], опять проводя сравнение французских и русских интеллектуалов и обнаруживая общие черты интеллектуальной жизни. Во время «приятных и наставительных» вечеров Гизо показывал Тургеневу вышедшие книги, делился впечатлениями, обсуждал исторические сочинения. Тем более важно, что взгляды Гизо на прошлое в целом и возможности его познания, по мнению Ф. Артога, отражали становление нового режима историчности, утверждая идею поступательной динамики исторической эволюции. Гизо писал:

Идея прогресса, развития, кажется мне основополагающей мыслью, заключенной в слове «цивилизация»; идея народа, который идет вперед не для того, чтобы изменить [некое] место, но чтобы изменить [собственное] состояние [747].

Гизо и Тургенева объединяли не только профессиональные занятия историей, определенное сходство историографических, методологических позиций (что проявилось в отзывах Тургенева на «Историю английской революции» Гизо). Гизо помогал А.И. Тургеневу получить доступ в архивы и библиотеки для поиска источников по истории России, о чем свидетельствуют не только записи самого Тургенева, но и сохранившиеся в архиве Тургенева письма к нему Гизо. Последний рекомендовал Тургенева директорам четырех публичных парижских библиотек, которые, как писал Гизо, «приложат все старания, дабы облегчить ваши поиски и сделать их по возможности исчерпывающими» [748].