Владимир Напольских - Введение в историческую уралистику

Сегодня мордва-мокша населяет в основном запад и центр Мордовии, а эрзя — восток (см. выше о формировании этнической территории мордвы), при этом большая часть эрзян (составляющих, как принято считать, около двух третей мордвы) живёт за пределами республики, в Пензенской, Ульяновской, Нижегородской, Самарской, Оренбургской областях, в республиках Татарстан и Башкортостан. Мокшане также живут в этих областях и республиках, иногда — в одних сёлах с эрзянами, но в целом за пределами Мордовии их меньше.

Помимо этих двух групп и охарактеризованных выше терюхан и каратаев следует упомянуть мордву-шокшу или (у некоторых авторов) теньгушевскую мордву , живущую на крайнем северо-западе Мордовии (около 15 тысяч человек в Теньгушевском и Торбеевском районах) и представляющую собой обособленную как в культурном, так и в языковом отношении мордовскую группу, изначально, возможно, близкую древнеэрзянскому массиву, давно живущую в русском и мокшанском окружении.

Самоназвание — Л marij , В mari , Г marə̑ — буквально означает «муж, мужчина» и является заимствованием из иранских языков, — ср. ав. mairya «молодой человек, юноша, член воинского союза», др.-перс. marīka «дружинник, стражник, член воинского союза», пехл. meräg «муж, молодой человек» и т. д.

Соседние народы называют марийцев другим именем: рус. черемис (вероятно — из чувашского), чув. śarmə̑s , тат. čirməš . Именно этот этноним довольно рано встречается в письменных источниках: в письме хазарского кагана Иосифа (X век) в ряду народов Поволжья, якобы подвластных хазарам, в форме c‑r‑mis , — и в русских летописях при рассказе о событиях начальной русской истории (составлен, очевидно, в XI веке) Черемисы названы рядом с мордвой среди народов, живущих по Оке — Средней Волге между Русью и Волжской Булгарией. Не исключено, что этот этноним зафиксирован и у Иордана (VI век) — в сильно искажённой форме Imniscaris , хотя более вероятно, что за этой формой кроется название летописной Мещеры (см. раздел о мордве). О происхождении этнонима * čermis высказывалось немало гипотез, наиболее вероятным представляется предположение о связи его с тюркским корнем * čer‑ «сражаться, воевать» (чув. śar «войско, армия» < тю. * čer(ig) «войско»). Выведение внешнего названия марийцев из тюркского корня в принципе согласуется с очень старыми и интенсивными связями марийцев с тюркскими народами Поволжья, марийский язык изобилует тюркизмами и является самым тюркизированным из финно-угорских языков.

Близость самоназвания марийцев mari(j) с названием мери (др.-рус. Меря ), жившей на территориях современных Ярославской, Ивановской, Костромской, на севере Владимирской, Московской, на востоке Тверской областей России, известной уже в самых ранних сообщениях русских летописей и окончательно обрусевшей, возможно, лишь в XVII веке, давно приводила исследователей к предположению об этноязыковой близости самих этих народов. Данное предположение было подкреплено анализом субстратной дорусской топонимии мерянского региона, проделанным М. Фасмером ещё в 30‑е годы XX века и вторично на более высоком уровне — А. К. Матвеевым в 90‑е годы: многие «мерянские» топоосновы объясняются только из марийского языка (например, гидроформант ‑ (е)нгирь / ‑ (е)нгерь < мар. eŋer «река»). В 70—80‑е годы А. К. Матвеевым был также выделен пласт дорусских субстратных гидронимов на ‑ (е)ньга на севере Европейской России (в основном в бассейне нижней Сухоны, Ваги, в верхнем течении Северной Двины — на территории обитания летописной Чуди заволочской ), язык создателей которых исследователь склонен был считать переходным от прибалтийско-финско-саамских к марийскому (о сложении этой группы в результате притока в Каргополье восточного, ананьинского населения см. в разделе о прибалтйских финнах). Таким образом, марийский язык, вероятно, действительно можно рассматривать как остаток некогда (в дорусское время) довольно широко распространённого в центре и на севере Европейской России массива родственных языков и диалектов, образующих особую группу финно-пермских языков, к которой мог принадлежать и язык мери.

Результаты проделанной О. Б. Ткаченко работы по сбору и анализу реликтов мерянской лексики в русских диалектах и топонимии — вопреки выводам самого исследователя, рассматривавшего язык мери как промежуточный между мордовскими, марийским и прибалтийско-финскими и более близкий всё-таки к последним — не противоречат сделанному выше предположению об особой близости мерянского и марийского языков: среди немногочисленных диалектных русских слов, восходящих, возможно, к мерянскому языку, имеются такие сугубо марийские корни как * jelmə̑ «язык, речь», * koka «тётя, старшая сестра», * kuβa «женщина, баба», * maksə̑ «гнилушка», — хотя, естественно, говорить об идентичности марийского и мерянского языков не приходится (среди «мерянской» лексики О. Б. Ткаченко, пожалуй, не меньше специфически мордовских основ). Дело здесь осложняется и нерешённостью методологической проблемы: в какой мере диалектные слова и тем более арготизмы в действительности могут отражать субстратную мерянскую лексику, и как отделить её от простых заимствований из соответствующих языков в русские диалекты и арготические «языки», — топонимические данные в этом плане гораздо более надёжны.

Вероятно, археологическим аналогом протомарийско-мерянской общности является сложившаяся во VIII—VII веках до н. э. на базе восточного (верхневолжского) варианта общности культур ложнотекстильной керамики дьяковская культура, городища которой обнаружены на обширной территории от верховьев Волги и Мсты на западе до устьев Оки, Унжи и правобережья Волги напротив устья Ветлуги на востоке и от верхнего течения Костромы на севере до устья Москвы реки на юге. Формирование этнического ядра протомарийцев в начале и середине I тыс. н. э. происходило, скорее всего, на базе восточных (пост)дьяковских и постананьинских (см. раздел о пермских народах), с участием, возможно, и городецких (см. раздел о мордве) племён в бассейнах рек Унжи, Ветлуги и в Среднем (чувашско-марийском) Поволжье (видимо, как на лево‑, так и на правобережье Волги). Трудно определить, какой из основных компонентов (западный, культура ложнотекстильной керамики и её наследница дьяковская, или восточный, ананьинская и постананьинские культуры) сыграл ведущую роль в этом процессе: с одной стороны, культура волжских ананьинцев явно сложилась на мощном субстрате культуры ложнотекстильной керамики (что, таким образом, говорит в пользу преобладания западного компонента), с другой стороны, археологически очень хорошо прослеживается сильное влияние ананьинской культуры и её потомков даже в собственно дьяковском ареале.