Владимир Напольских - Введение в историческую уралистику

У другой части саамов, издревле населявшей морское побережье Норвегии и представляющей собою, возможно, потомков создателей ещё мезолитических прибрежных культур Фосна и Комса , крупное оленеводство не получило распространения, и сохранился хозяйственный уклад, базирующийся на морском рыболовстве — это так называемые «морские» или «береговые саамы» Норвегии, составляющие сегодня самую крупную (более 15 тыс. человек) культурно-хозяйственную группу в составе саамов.

Таким образом, на протяжении последних тысячелетий саамы находились в непрерывном контакте с прибалтийскими финнами и со скандинавами, что отражено в наличии значительного слоя прибалтийско-финских и древнескандинавских (затем — норвежских и шведских) заимствований в саамском языке. Контакты с русскими были более поздними, русские заимствования проникли в основном в кольско-саамские диалекты. Ряд ненецких слов, обозначающих специфические ненецкие реалии (например — названия таких видов одежды как малица , совик , пимы ) попали в кольско-саамские диалекты вместе с этими реалиями от ненцев, переселившихся в конце XIX века на Кольский п‑ов вместе с коми-ижемцами (см. разделы о коми и ненцах). Кроме того необходимо отметить, что саамы могли иметь какие-то более ранние контакты с ненцами, скорее всего — через Канин и Кольский полуострова: канинских ненцев местные русские до сих пор называют « лопарями » (по Л. В. Хомич).

Вместе с тем, следует сказать, что предполагавшаяся ранее некоторыми исследователями особая близость лексики саамского и самодийских языков, на основании чего даже выдвигалась гипотеза о самоедоязычности протосаамов до их перехода на финно-угорскую речь (Ю. Тойвонен, И. Н. Шебештьен; о протосаамской проблеме см. выше), не выдерживает критики (см. работы Б. Коллиндера, Ю. Лехтиранты, Е. А. Хелимского): объём сепаратных саамско-самодийских лексических параллелей не столь значительно превышает объём сепаратных схождений между любыми другими произвольно взятыми группами уральских языков, чтобы можно было говорить об особых отношениях. Лучшее сохранение части прауральской лексики в саамских и самодийских языках, занимающих северную периферию уральского ареала и функционировавших в близких природных условиях вполне естественно.

Примерно с XIII века саамы Карелии и Кольского полуострова (по крайней мере — его южного, Терского берега) попадают в зависимость от Новгорода. Примерно с этого же времени южные группы скандинавских саамов становятся данниками Швеции и Норвегии. Однако систематический интерес к нынешним саамским землям проявляется, и их реальное включение в состав этих государств происходит позднее — в XVI—XVII веках. В это же время начинается обращение саамов в христианство (лютеранство на западе, православие — на востоке), с чем связаны, в частности, первые опыты создания саамской письменности в Скандинавии (книги печатаются по-саамски в Швеции с начала XVII, в Норвегии — с XVIII века). В обращении русских (кольских) саамов в православие большую роль сыграл Печенгский монастырь (1550—1764 гг.). В настоящее время саамы Норвегии, Швеции и Финляндии — лютеране, саамы Кольского п‑ва и небольшая группа саамов-сколтов , переселённых после выхода Финляндии из второй мировой войны и утери ею территории Печенги (ф. Petsamo ) в район оз. Инари, — православные.

В конце 1980‑х годов общая численность саамов была около 50 тысяч, из них — в Норвегии 30 тыс. человек, в Швеции 15 тысяч, в Финляндии 3 тысячи и в России 1,8 тыс. человек. Последние десятилетия отмечены подъёмом национального самосознания саамов, ростом влияния национальных организаций как внутри соответствующих государств, так и на международном уровне.

Под названием поволжские финны или волжские финны в литературе по финно-угроведению объединяют мордву и марийцев: согласно установившейся в начале XX века традиции их языки возводились к единому волжскому праязыку . На самом деле сколько-нибудь серьёзных оснований для постулирования былого существования этого «праязыка» нет, и название поволжские финны неудачно ещё и потому, что использование слова финны в данном случае не совсем правомерно: языки и культура мордвы и, тем более, марийцев весьма далеко отстоят от прибалтийско-финских. Прибалтийско-финские, саамский и поволжско-финские языки ( вместеназываемые финно-волжскими ) противостоят пермским языкам в рамках финно-пермской общности подобно тому как прибалтийско-финские, саамский, поволжско-финские и пермские языки противостоят угорским языкам в рамках финно-угорской группы уральской языковой семьи. Проблема, однако, состоит в том, что, если реконструкция финно-угорского праязыка и, соответственно, выделение финно-угорской группы языков в принципе сомнений не вызывает, то реконструкция финно-пермского праязыка (общего «предка» прибалтийско-финских, саамского, поволжско-финских и пермских) и, в особенности, финно-волжского (общего «предка» прибалтийско-финских, саамского и поволжско-финских) гораздо более проблематична. Соответственно, выделение финно-пермской и финно-волжской групп финно-угорских языков нельзя считать достаточно корректным. Возможно, стоило бы использовать термин европейские финно-угорские языки для финно-пермских языков (правда, венгерский язык тоже является европейским!) и западные финно-угорские языки для финно-волжских : такие названия вызывают только историко-географические ассоциации и не предусматривают постулирования соответствующих праязыков. Однако, дабы не вносить дополнительной путаницы в терминологию, будем использовать здесь традиционные термины (имея в виду их условность, каковая оговорена выше).

Таким образом, термин поволжские финны используется здесь в качестве собирательного названия мордвы, марийцев (а также мери — ?) как народов, сформировавшихся и долгое время живших в едином ареале, объединённых общими судьбами в средние века и в последующее время, хотя по своему происхождению они представляют самостоятельные ветви финно-угорского (финно-волжского) ствола.

Формирование поволжских финнов шло в основном на базе племён-создателей верхневолжского и волго-окского вариантов общности культур ложнотекстильной керамики , в которой (по крайней мере на её ранних этапах) следует видеть археологический аналог финно-волжской праязыковой общности, диалекты и языки которой стали основой для сложения прибалтийско-финских, саамских и волжских финно-угорских языков. Культура ложнотекстильной керамики сложилась в последней четверти II тыс. до н. э. на Верхней Волге и в Волго-Окском междуречье в ходе сложных процессов смешения и взаимоассимиляции разнородных групп населения данного региона (носители поздняковской , абашевской (индоиранцы, иранцы — ?), фатьяновской , балановской (протобалты — ?), волосовской , чирковской (финно-угры — ?), остатки создателей неолитических культур с ямочно-гребенчатой керамикой (палеоевропейцы — ?) и др.) в середине — третьей четверти II тыс. до н. э. (О. Н. Бадер, Н. Н. Гурина, П. Н. Третьяков). В раннем железном веке предковые культуры мордвы ( городецкая ) и мери и марийцев ( дьяковская ) (см. ниже) непосредственно вырастают из местных вариантов культуры ложнотекстильной керамики . По-видимому, уже в этот период у предков марийцев и мордвы складывается земледельческий хозяйственно-культурный уклад, характерный для большей части населения средней полосы Восточной Европы.