Владимир Напольских - Введение в историческую уралистику

Близость некоторых грамматических черт и лексики считавшегося ранее изолированным юкагирского языка, на котором сегодня говорит едва ли более тысячи человек (по данным И. А. Николаевой — не более двухсот [Николаева 1988a]) юкагиров, живущих в среднем течении и в низовьях реки Колымы, к уральским языкам достаточно давно обратили на себя внимание исследователей [Collinder 1940; Angere 1956; Tailleur 1959; 1963]. Уже в этих работах было представлено достаточно доказательств в пользу отдалённого родства этих двух языковых систем: юкагирский и уральский предложено было рассматривать как две равноправные ветви существовавшего в глубокой древности единого праязыка. Окончательное завершение гипотеза юкагиро-уральского родства нашла отражение в работах И. А. Николаевой, где на основе предварительно проделанной праюкагирской реконструкции была представлена системная реконструкция фонетики праюкагиро-уральского языка, была продемонстрирована общность фонетического строя, базовой лексики, морфологии юкагирского и уральских языков, безусловно свидетельствующие об их древнейшем родстве в пределах (восточно‑)ностратической общности, среди языков которой уральский и юкагирский стоят друг к другу ближе всего [Николаева 1988a; 1988b]. Наличие в составе юкагиров и уральских народов какого-то древнего общего компонента устанавливается и на основании данных физической антропологии (Козинцев 1988:89—90, 127, 137, 140] (см. также ниже, в разделе VI).

Предпринятая недавно попытка показать слабость позиций сторонников юкагиро-уральской гипотезы [Rédei 1990] могла бы рассматриваться как хорошее доказательство «от обратного» правоты Б. Коллиндера, ещё в 1965 году написавшего, что « урало-юкагирская [гипотеза] не может быть отклонена, если придерживаться методов и достижений сравнительно-исторического языкознания» [25], если бы аргументы К. Редеи не были настолько слабы. Возражения его сводятся, по сути дела, к положению о том, что падежная система и морфология глагола в юкагирском языке, несмотря на заметные параллели, отличаютсяот соответствующих систем самодийских языков. Само по себе требование полного сходства абсолютно нелепо, когда речь идёт о языках, чьи пути разошлись, возможно, семь-восемь или более тысяч лет назад; нельзя, однако, не заметить, что, если следовать критической методике, предложенной К. Редеи, то придётся отказаться от признания родственными друг другу не только любой самодийский и любой финно-угорский язык, но и, пожалуй, венгерский и мансийский (во всяком случае, в падежной системе сходство юкагирского, например, с ненецким куда очевиднее, чем между венгерским и мансийским). Важно и то, что К. Редеи в своём критическом экскурсе сосредотачивается на параллелях, имеющихся в старых работах, практически оставляя без внимания надёжные морфологические реконструкции И. А. Николаевой (ср. непредвзятый отзыв на её диссертацию [Вийтсо 1989]). На этом фоне уже не приходится удивляться, например, безосновательной попытке объяснения материальных схождений в морфологии между юкагирским и самодийскими языками (коаффикс местных падежей *‑ ka‑ ) как результата «интенсивных самодийско-юкагирских языковых контактов» [Rédei 1990:32]. На самом деле (лексические) связи «юкагирского языка с самодийским как будто не более тесны, чем с финно-угорским», в силу чего нет реальных оснований для утверждений о каких-то (тем более «интенсивных») юкагирско-самодийских контактах [Хелимский 1983:8]. Судя по историческим источникам, юкагироязычные группы охотников и рыболовов к XVII веку, а по данным якутского и тунгусского фольклора — и как минимум на несколько веков ранее, были широко расселены на пространствах северо-восточной Сибири от низовьев Лены до Анадыря и от среднего течения Колымы до берегов Северного Ледовитого океана, и есть все основания считать юкагиров аборигенами северо-восточной Сибири, предки которых жили там, возможно, ещё в неолите [Долгих 1960:379— ; Гурвич, Симченко 1980]. На особое место юкагиров среди народов Сибири и вероятное происхождение их от древнейших (по крайней мере неолитических) сибирских популяций указывает и особая архаичность антропологического типа юкагиров на фоне других вариантов байкальской расы [Золотарёва 1968; 1971:39—41]. Предположение о приуроченности истоков байкальской расы к «таёжным районам юга Восточной Сибири и северному Прибайкалью» [Алексеев, Гохман 1984:168] позволяет наметить ареал древнейшей юкагирской прародины. На сибирскую кедровую тайгу как экологическую нишу обитания носителей юкагиро-уральского праязыка указывает урало-юкагирская этимология для «соболя»: ПУ * ńukśe «соболь, Martes zibellina» ~ юкаг. (Кол.) noqšə (Т.) noχšoŋ «соболь» [Николаева 1988b:84] (здесь важно и то, что с уральской стороны данный корень представлен в финно-угорских языках, и ненецкая параллель ненадёжна — см. выше раздел IV — таким образом, говорить о «самодийском заимствовании» оснований нет, ср. ПСам * ki(j) «соболь» [Janhunen 1977:69]). Если сопоставление ПУ * ńulka «пихта» ~ юкаг. nolut «вид дерева» [Николаева 1988b:84] позволяет реконструировать слово со значением «пихта» для праюкагиро-уральского (сдвиг значения в юкагирском естественен, так как пихта на территории проживания юкагиров не произрастает), то это может указывать на южные районы Сибири: в IX—VIII вв. до н. э. пихта была распространена в основном в верхнем течении Ангары, в меньшей степени — на Урале и в Западной Сибири, в последующую эпоху пихта широко распространяется по Западной Сибири [Нейштадт 1957:222—223; Волкова, Белова 1980:113—114]. Другая параллель: ПФУ * śala «вяз» ~ юкаг. (К.) šāl , (Т.) sāl «дерево (вообще)» [Николаева 1988b:84] также весьма любопытна: она может, в принципе, указывать на наличие каких-то широколиственных деревьев на юкагиро-уральской прародине (см. выше о возможности реконструировать для данного прафинно-угорского слова также значение «липа» в связи с манс. (Тав.) sɛ̮̄lʹtʹ «лыко», sɛ̮̄lʹtʹ-pa «липа» и др.), в этом случае её, вероятно, следовало бы размещать достаточно далеко на юго-западе. Впрочем, поскольку надёжно реконструировать значение не представляется возможным, и мы не располагаем данными о произрастании или отсутствии широколиственных пород на юге Средней Сибири в бореале — начале атлантикума, следует, по-видимому, полагаться на более надёжные этимологии, указывающие на таёжную зону.

Во всяком случае, бесспорным представляется вывод о том, что генетическое родство уральских языков с юкагирским, имеющим, очевидно, средне‑ и восточносибирские корни, указывает на южные области Западной и в особенности — Средней Сибири как на район, где следует локализовать древнейшие этапы уральской языковой предыстории.