Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов

Непрядов остывал медленно, словно в нём, как в паровом котле, клокотала кипящая вода. Нетрудно было понять, в кого на самом деле метил Эдуард, разглагольствуя о необходимости разобраться со старшиной Сениным. Да и не в старшине, конечно же, была суть. Их отношения складывались гораздо сложнее: всё началось от взаимной неприязни, временами возникавшей каким-то надоедливым кожным зудом. Не забыл ещё Непрядов, из-за чего они в своё время сошлись на ринге...

Отстояв вахту, Егор направился в дизельный отсек. Освежился под душем крепким рассолом забортной воды, напился в кают-компании чаю и с облегчением рухнул в своей каюте на койку. В море ему редко выпадало спать раздетым. Но сегодня он решил позволить себе такое удовольствие, всласть растянувшись на чистых простынях. Он любил своё тесное подводное жилище. Весь комфорт состоял из пружинистого кожаного дивана, прижавшегося к покатой, отделанной ореховым деревом бортовой обшивке, притулившимся в ногах шкафчиком для одежды и маленьким столиком, втиснувшимся в головах между диваном и переборкой. Всё предельно сжато, стиснуто и выверено с точностью до миллиметра - лишний шаг не ступишь, не почувствовав рациональный предел в лодочной архитектуре.

Также большой редкостью случалось в автономке побыть наедине с самим собой. Просто полежать, подложив ладони под голову и глядя в подволок, стараясь не думать о неотвязных старпомовских делах, которых всегда невпроворот.

Недолго поблуждав, мысли его обратились к Кате. Вспомнилось, что по всем срокам пришла пора ей рожать и что по всей вероятности в Майва-губе её давно нет - уехала к матери в Ленинград. Случившуюся с Катей истерику в последние минуты их расставания Егор почти уже не вспоминал - настолько незначительной и мелкой казалась ему эта досадная ссора между ними. "Уж верно та, которая не любит, никогда не прольёт при расставании слёз, размышлял Егор. - Их подлинную цену только в разлуке и познаёшь. Вот когда каждая слезинка - дороже самых дорогих жемчужин..."

Дверь со скрипом отъехала на полозьях в сторону.

- Ты не спишь, Егорыч? - спросил Вадим, загораживая своей располневшей фигурой узкий дверной проём.

- Входи, гостем будешь, нальёшь - хозяином, - с грузинским акцентом произнёс Егор, теснясь на диване и уступая другу место. Замполит сел, и пружины жалобно пискнули под его тяжестью.

- Супертяжеловесом становишься, - посочувствовал Непрядов и подсказал, хлопая друга по спине. - Спортом бы тебе заняться, или, на худой конец, женился бы, что ли...

- Уже советовал - повторяешься.

- Да ты ж не торопишься воспользоваться мудрейшим советом. Эдак скоро в рубочный люк перестанешь влезать.

- Зато у вас, Егор Степаныч, извиняюсь, как у цыганского мерина - кожа да кости.

- Как?! - возмутился Егор. - А это... - и, напрягаясь, поиграл тугими бицепсами.

- Показуха, - будто не поверил Вадим. - Не зря говорят, что в здоровом теле - здоровый дух. А у тебя нервы не в порядке.

- Не уловил, - прикинулся Егор недотёпой, простодушно улыбаясь.

- Нельзя было с Чижевским так резко, да ещё в присутствии вахтенных, теперь об этом по всей лодке слух пошёл... Волевыми методами даже салажонка не положено воспитывать. А Чижевский достаточно просолился.

- Ты замполит, вот и воспитывай, а моё дело - приказывать. - Егор возбуждённо заворочался на диване, пихнув невзначай коленкой в бок приятеля.

Вадим, будто осерчав, ещё сильнее придавил Егору ноги.

- Позвольте, Егорыч, с вами не согласиться, - с вежливой издёвкой продолжал Колбенев. - Замполитом, в силу необходимости, становится каждый, у кого в кармане партбилет. Не мне бы тебе об этом напоминать и не тебе бы мне давать такой повод. Не обессудь, скажу тебе прямо: случилось как раз то,чего я больше всего боялся. Между вами начинается какая-то мышиная возня, в то время как надо быть выше личных амбиций.

- Да отвали ты от меня, мамонт мезозойский, - простонал Егор, с трудом выдергивая из-под замполита онемевшие ноги. - По-твоему выходит, я должен терпеть все его вывихи и бзики? Уж извини: где сядет, там и слезет...

- Ты не прав, старпом, - Колбенев, как бы успокаивая, положил Непрядову на живот ладонь, - никогда не бывает разумным то, что делается сгоряча. Справедливо или нет, но ты унизил Чижевского, а он потом всё-таки отыгрался в седьмом отсеке на старшине Сенине.

- Каким это образом?

- Простым. Придрался к Сенину из-за какого-то пустяка и учинил разнос. А тот, в свою очередь, не стерпел, повёл себя вызывающе. Ну и пошло поехало, - Колбенев покачал головой. - Ты, Егорыч, разберись-ка во всём этом деле толком. Вот прямо сегодня вечером, либо завтра. Лады?

Непрядов со вздохом кивнул.

35

Только ни в этот день, ни на следующий и даже ни через неделю поговорить с Сениным не представлялось уже никакой возможности. Не успел Колбенев задвинуть за собой дверь, вновь оставляя друга наедине с его мыслями, как ревун охрипшим голосом сыграл боевую тревогу. Лодка оказалась в районе оперативных действий кораблей седьмого американского флота. Оставаясь невидимой и потому неуязвимой, она много дней и ночей несла на глубине боевое дежурство, лишь изредка подвсплывая в ночные урочные часы для сеанса радиосвязи или же на подзарядку батарей. Где-то совсем рядом пролегали оживлённые морские трассы. На горизонте нередко возникали силуэты скоростных пассажирских лайнеров, неповоротливых и громоздких сухогрузов, по самую рубку, тяжело сидящих в воде танкеров. Какие только флаги больших и малых морских держав не представлялись в перископе. Но среди пёстрого разноцветья геральдических полотнищ милее и желаннее всех был всё-таки алый цвет. От него невидимыми флюидами всякий раз исходил настойчивый зов далёкой родины - будто любимая женщина, сорвав с головы косынку, издалека махала ею, посылая привет.

Некоторым матросам, в знак чрезвычайного поощрения, разрешалось иногда прильнуть глазом к окуляру. Егор глядел на своих ребят и диву давался, какими неузнаваемо одухотворёнными в эти мгновенья становились их лица. Неизбывная тоска и грусть начисто стирались приливом восторга и радости от свидания с плавучим островком родины. Бездна сокровенных чувств и переживаний делала ребят счастливейшими людьми, и тогда, быть может, у самых усталых из них неизменно появлялось второе дыхание, а корабль приобретал дополнительный запас прочности. Самому же Егору яснее ясного становился смысл той самой "сверхзадачи", ради которой они долгие месяцы несли свою вахту на глубине. Мелочной и ничтожной казалась теперь его стычка с Чижевским, он теперь и думать о ней забыл, с головой занятый своими старпомовскими делами и заботами.

Корабли надводной армады упорно патрулировали один и тот же квадрат, простиравшийся на несколько десятков морских миль. Здесь находился оживлённый перекрёсток морских путей из разных континентов. На штурманском планшете у Савелия Тынова чётко был обозначен каждый корабль, державшийся в ордере. Лодка же находилась чуть в стороне, жадно впитывая гидрофонами шумы чужих винтов. По тому, как спокойно позванивали в наушниках посылки чужих гидролокаторов, акустики ничуть не сомневались, что лодка оставалась необнаруженной. Это давало подводникам ощутимые преимущества. Во всяком случае Крапивин, неотлучно находившийся в центральном, пока что считал себя хозяином положения.