Инна Соболева - Утраченный Петербург

Так что всего через два дня после того, как освятили маленькую скромную церковь, рядом с ней заложили большой каменный храм. Строили его долго — двенадцать лет. Но результат превзошел самые смелые ожидания: здание церкви, увенчанное пятью изысканной формы куполами, вознесенными к небу на стройных многогранных барабанах, было величественно и одновременно на редкость изящно; легкая трехъярусная колокольня стала второй по высоте доминантой Петербурга после Петропавловской. Ктитор (так называют человека, на чьи средства построен православный храм. — И. С. ) мог гордиться.

К тому же окончание строительства совпало с коронацией новой императрицы, Екатерины II. Яковлев решил сделать ей приятное: когда государыня, возвращаясь из Москвы, будет въезжать в столицу, ее встретит не просто красивый храм, но храм, увенчанный короной. Он приказал водрузить корону на крест главного купола как знак преклонения, восхищения, преданности новой владычице. Надо сказать, Екатерина Алексеевна, при всем своем выдающемся уме, была падка на комплименты, тем более такие необычные.

Так что в ее царствование Савва Яковлевич в просьбах своих на высочайшее имя отказа не знал.

Долгие годы автором Спаса-на-Сенной уверенно называли Франческо Бартоломео Растрелли. Документальных доказательств этому не было, но план, пропорции здания и особенно характерное только для Растрелли изящество постановки главного купола воспринимались как доказательства — хотя и косвенные, но убедительные. К тому же именно в это время Растрелли строил для Яковлева особняк. Сейчас автором проекта признают Андрея Васильевича Квасова. Вероятно, так оно и есть. Но исключать хотя бы участие Растрелли в разработке проекта все-таки нет достаточных оснований. Правда, до конца своих дней Спас-на-Сенной дожил уже не вполне таким, каким видели его архитектор (кто бы им ни был) и храмоздатель. Пять раз его достраивали, частично переделывали. Но великолепие и изысканность елизаветинского барокко испортить не удалось.

Спас-на-Сенной. Фото начала XIX века

А классический портал, пристроенный в 1817 году Луиджи Руска, для барокко откровенно чужеродный, не вызывал протеста, потому что имел смысл градообразующий. В 1818–1820 годах ученик Тома де Томона Викентий Иванович Беретти построил напротив храма здание гауптвахты, предназначенное для полицейского надзора за происходящим на Сенном рынке (сегодня это одноэтажное здание с четырехколонным портиком — единственная сохранившаяся на площади постройка XIX века, от века XVIII не осталось ничего). Так вот, портики храма и гауптвахты прекрасно гармонировали друг с другом, образуя своеобразные пропилеи при въезде в центр города по Садовой и делая этот въезд гостеприимным и торжественным.

Когда начинали строить храм, его собирались освятить в честь Сретения Господня, потом Яковлев передумал, и церковь, построенную на его деньги, освятили во имя Успения Богородицы. Можно предположить, что случилось это потому, что за время строительства скончалась его матушка. После того как храм был закончен, Савва Яковлевич перенес в него прах родителей с Сампсониевского кладбища. Когда кладбище сравняли с землей, думалось, что он оказался провидцем: уберег родные могилы от надругательства. Но. только на время. Могилы были уничтожены вместе с храмом, для которого Яковлев сделал так много. А его похоронят со всеми возможными почестями на кладбище Троице-Сергиевой пустыни. Пройдет три четверти века, и архитектор Горностаев по заказу штаб-ротмистра Михаила Васильевича Шишмарева, мужа внучки Саввы Яковлевича, построит в пустыни надвратную церковь во имя святого Саввы Стратилата. А могила. Я уже писала: кладбище сравняли с землей. Ведь надо же было курсантам школы милиции где-то учиться маршировать. На месте могил получился отличный плац.

По количеству святынь Спас-на-Сенной называли одним из самых богатых в империи. В этом несомненная заслуга ктитора. Процитирую самого, наверное, большого знатока старого Петербурга, Михаила Ивановича Пыляева: «Престол в главном храме Яковлев обложил серебряными досками, весу в них 5 пуд. 37 фун. 51 золотн., на верхней доске изображено положение Иисуса Христа во гроб, на боковых — те святые, имена которых носило семейство Яковлевых, чеканка досок сделана в 1786 году. Из замечательных исторических образов в этом храме имеется образ Христа Спасителя в серебряной ризе, устроенный вологодскими гражданами за избавление Вологды от моровой язвы в 1605 году; Евангелие, напечатанное в 1689-м. Затем ковчег серебряный больше пуда весом, устроенный в 1770 году строителем, и масса сосудов, кадил и крестов серебряных, современных началу церкви. Из 15 колоколов на большом, кроме изображения престольных праздников церкви, есть портрет императрицы Екатерины II». Рассказывали, будто в этот колокол весом в пятьсот сорок два пуда звонили только по личному разрешению Яковлева. Ключ от языка колокола он всегда держал при себе.

Помню первое впечатление от Спаса-на-Сенной (мне было лет пятнадцать). Это было потрясение: он выглядел таким светлым, легким, жизнерадостным. А я-то думала, что Сенная площадь мрачная, впитавшая в себя былые страдания. Дело в том, что про Сенную я, как, наверняка, и многие, впервые узнала из стихотворения Некрасова:

На сентиментального подростка такое не может не произвести самого сильного впечатления, к тому же особенность Некрасова в том, что стихи его запоминаются с первого раза, будто впечатываются в память. Вот мне и казалось, что Сенная — какое-то жуткое место, где поэту удалось увидеть нечто необыкновенное и чудовищное. Только потом узнала, что ничего необыкновенного тут не было: до середины XIX века, который принято считать золотым веком отечественной истории, на Сенной площади людей, уличенных в грабежах, воровстве или мошенничестве, подвергали публичным телесным наказаниям («торговым казням»). И тут уж не имело значения, был злодей мужчиной или женщиной, стариком или подростком. А недостатка в злоумышленниках не было: рядом с Сенной самые страшные городские трущобы — район бедноты.

Первое, такое неожиданное, впечатление от площади помогло мне понять: храмы вносят радость и умиротворение в любой пейзаж, даже в самый безмятежный, не говоря уже о городском, по большей части напряженном, а то и откровенно депрессивном. Наверное, поэтому в местах, где когда-то были разрушены храмы, даже не зная об этом, ощущаешь пустоту — сиротство.