Чарльз Силсфилд - В прерии вокруг патриарха

- Пчелы? Земляника?

- Да из каждых двадцати стволов с дуплами, одно набито, слышите, набито медом! Вы что, не видели ни одной пчелки?

- Даже если б видел, как бы я без топора добрался до меда. Я ведь попросту заблудился.

- И как же вас угораздило?

- Гонялся за мустангом.

- Ну и что собираетесь делать?

Он говорил, чуть откинув голову назад, словно избегая моего взгляда.

- К людям хочу, к жилью...

- К людям? - переспросил он с ехидной улыбкой. И отступив на несколько шагов ворчливо повторил: - К людям! К людям...

Мне было не повернуть головы. Я заметил, что он сделал какое-то движение. Да. Он вытащил из-за пояса нож и осклабился. Теперь я мог рассмотреть его получше. Все его ужимки выдавали сильнейшую внутреннюю борьбу. Он и трех секунд не мог простоять спокойно. Пальцы, как у сумасшедшего, бегали по лезвию ножа Мне стало ясно, что в голове его зреет решение: оставить меня в живых или нет. Я был совершенно спокоен и готов ко всему.

Он ушел. Я напряг шею и посмотрел ему вслед. Взгляд мой, отыскав удаляющуюся фигуру, вдруг наткнулся на ту самую загадку природы, что поразила меня в первый день блужданий. Колоссальная масса серебра высилась не более чем в двухстах шагах. Незнакомец исчез где-то в ее недрах. Но вот появился снова и медленно, пошатываясь двинулся в мою сторону. Когда подошел ближе, я увидел, что он долговяз и сух, но крепок телом. Лицо, насколько можно было разглядеть его в зарослях бороды, было прокалено о обветрено, как у индейца, но борода свидетельствовала о его белом происхождении. Голова обвязана холщовой тряпицей в темно-бурых пятнах. Куртка из оленьей кожи, ноговицы и мокасины имели те же следы. Это была кровь. За поясом торчал нож не менее двух футов длиной, а в руке он теперь держал кентуккийский карабин.

Должно быть, мое лицо явственно выражало отвращение, несмотря на то, что я силился казаться равнодушным.

- У меня что? Надпись на лбу? - вскипел он.

- Какая надпись?

Он вдруг быстро подскочил ко мне:

- А вы не замечаете ничего такого?

- Что я должен замечать?

Он придвинулся ближе:

- Посмотрите-ка получше. Как говорят, загляните мне в душу! Вы ничего не видите?

- Нет.

- Глаз не тот! Еще бы! Четыре дня без крошки во рту! Тут и вовсе ослепнешь. У меня тоже была пара таких денечков. Ну ладно. Шутки в сторону! Тут не до шуток, старина.

И, протягивая руку к карабину, он заговорил с ним:

- Да уймись же ты, старый пес! Не искушай меня, слышишь!

Все это он выпалил с таким чувством и жаром, что я даже несколько растерялся. Потом снова повернулся ко мне:

- Вы ослабли?

- Ослаб.

- Ну-ка, примите еще глоток виски. Погодите! Налью маленько воды.

О шагнул к реке, зачерпнул пригоршню, вылил в горлышко фляжки и поднес ее к моим губам.

- Хотите поскорее добраться до жилья?

- Да. Четыре дня ничего не держал во рту, кроме щепотки жевательного табака.

- А у вас не осталось немного?

- Осталось.

Я достал из кармана портсигар и табак. Он чуть не вырвал кисет у меня из рук и с волчьей жадностью набил себе рот.

- Табачок-то настоящий, славный табачок, - бормотал он, смакуя свою жвачку. - А вы молодой или старый? Сколько вам лет?

- Двадцать два.

- Что-то не верится... Четыре дня в прерии, и ни маковой росинки во рту! Бывает же такое. Знаешь что, чужеземец. Будь этот табачок пять дней назад... Вернее, будь у него хотя бы щепоть табаку! Всего-навсего щепоть!

Слова его зазвучали как жалобное стенание, они были исполнены какой-то страшной тревоги.

- Вот что, чужеземец, - с непонятной угрозой сказал он, - вот что!.. О чем же я? Видите, вон там серебрится дуб. Это патриарх. Ясно? Видите?

- Вижу.

- Видите? Вы его видите? - дико завопил он. - А какое вам дело до него и до того, кто под ним? Вас это не касается! Уймите любопытство! Даю вам добрый совет. Держитесь от него подальше!

Незнакомец разразился богомерзкими ругательствами.

- Призрак! - кричал он. - Под ветвями призрак! Он может вас напугать! Лучше уходите!

- Да я и не хочу туда! Мне бы найти самую короткую дорогу к ближайшему дому; будь то плантация или придорожный трактир.

- Я укажу вам путь! Укажу! Укажу! Укажу!

- За это буду вечно благодарен вам как моему спасителю.

- Спасителю? - звонко рассмеялся он. - Спасителю? Ну и дела! Если б вы знали, что за спаситель вам попался! Ну и дела! Что толку спасать кому-то жизнь, если... Но я спасу! Конечно, спасу вас, тогда глядишь, и отстанет проклятый призрак... Отвяжись! Уймись! Оставь меня!

Он сжал кулак и, не сводя глаз с раскидистого гиганта, бросился к нему и исчез в его серебристых космах. Вскоре этот странный субъект появился вновь, ведя взнузданного мустанга с накинутым на шею лассо.

- Садитесь! - крикнул он мне.

- Мне не встать.

- Я помогу.

Он подошел, поднял меня одной правой рукой - настолько я оказался легким, - а левой взял конец лассо и вскочил на своего коня. Таким образом он готов был вести на поводу моего мустанга. Мы поскакали вверх по прибрежным холмам, и я не мог не дивиться странному поведению моего спасителя. Вскоре он повернулся в седле и вперил в меня свой дикий взгляд. По-видимому, его мучили какие-то раздумья. Он стонал, вздыхал, озирался, словно пытаясь найти верный путь. Проехал еще немного, снова застонал, и по всему его телу пробежала дрожь. Надо полагать, дуб, именуемый патриархом, насылал на него какие-то страшные муки. И хотя он не мог без ужаса подойти к его ветвям, дерево с неодолимой силой влекло его к себе.

Неожиданно он с такой яростью пришпорил коня, что тот сорвался в галоп. К счастью наездник выпустил из рук лассо, иначе мой мустанг сбросил бы меня.

- Чего вы отстаете? Не оторваться от патриарха? Вы что, не видели исполинских дубов? - крикнул он и, как бы заранее испугавшись моего ответа, понесся во весь опор. Но вскоре опять встал и оглянулся. Патриарх скрылся за высокими сикоморами. Незнакомец с облегчением вздохнул.

- А где же был Энтони?

- Какой Энтони?

- Егерь. Метис, что живет у мистера Нила.

- Он отправился в Анауа.

- В Анауа? Вот оно что! В Анауа... Я тоже ехал туда, - чуть не застонал он, - да только...

Он опять с содроганием оглянулся.

- Уже не видит!

- Кто?

- Кто, кто! Как, кто?

Я поостерегся распалять его новыми вопросами. Мое состояние не располагало к любезности.

Мы ехали уже не менее двух часов, искра жизни, воспламененная во мне разбавленным виски, готова была угаснуть. В любую минуту я мог свалиться с коня. Но тут, к счастью, показались жерди изгороди, предвещавшие близость жилья.

Я лишь застонал от радости и безуспешно пытался пришпорить коня.

Мой провожатый обернулся и угрожающим тоном произнес:

- Что-то очень вы нетерпеливы. Может, что замышляете?

- Я умираю... Мне нужна помощь... немедленно...