Чарльз Силсфилд - В прерии вокруг патриарха

Чарльз СИЛСФИЛД

В ПРЕРИИ ВОКРУГ ПАТРИАРХА

Хозяин наш был веселым кентуккийцем. Из тех, что одним своим существованием делают честь родному штату. Приняли нас с распростертыми объятиями. Единственное, чем мы могли отплатить, - привезенными из дома новостями. С какой невообразимой жадностью и тревогой слушали нас наши земляки на чужбине. Не только мужчины и женщины, но даже дети внимали нам с лихорадочным блеском в глазах.

Прибыли мы после полудня, а первые лучи утра застали нас все за теми же разговорами. От нас не отходили ни на шаг. А когда нам все-таки удалось соснуть часок-другой, хозяева разбудили нас уже по делу. Надо было отловить десятка три коров, чтобы отправить их на рынок в Нью-Орлеан. Предстоял особый род охоты, не только увлекательной, но порой и опасной. Упрашивать нас не пришлось, мы быстро оделись, позавтракали и оседлали своих мустангов.

Проскакав около пяти миль, мы увидели, как пасутся несколько стад, голов тридцать - пятьдесят каждое. Часть животных мирно щипала траву, другие резвились на приволье. Более красивых коровок мне видеть не доводилось. И хотя зимой и летом они предоставлены самим себе, нрав диких предков еще не проснулся в них. Только близость койота или медведя делает их опасными. В таких случаях все стадо в ярости устремляется к месту, где укрылся хищник, и горе тому, кто окажется на их пути.

Нас было полдюжины всадников: мистер Нил, мой друг, я и трое чернокожих. Задача состояла в том, чтобы пригнать коров к дому, а там - набросить лассо на тех, что предназначались для продажи. Мы приблизились на четверть мили к стаду, в котором было не менее полусотни голов. Животные не выказывали признаков беспокойства. Огибая стадо, мы старались держаться с подветренной стороны по отношению к другому стадо. Но и оно было спокойно. Когда последние коровы остались позади, мы начали растягивать свою живую цепь, чтобы охватить полукругом все поголовье и погнать его к дому.

До сей поры мой мустанг вел себя очень недурно. Он легко и весело нес своего всадника, не обнаруживая норова, но теперь, когда я удалился от ближайшего спутника шагов на двести, мой конь стал сущим дьяволом. В полумиле от нас паслись мустанги, и едва он заметил их, как начал выкидывать такие коленца, что я, отнюдь не новичок в верховой езде, насилу удерживался в седле. Вся моя выучка пошла прахом. Бешеным галопом рванулся он к табуну и, прежде чем соединиться с ним, вдруг встал как вкопанный, затем вскинул задние ноги, круто опустив голову, и я попросту перелетел через нее, не успев даже сообразить, что со мной происходит. А уж наступить передними копытами на узду и с диким ржанием примкнуть к сородичам было для этого кобольда делом считанных секунд.

Задыхаясь от ярости и путаясь в высокой траве, я поднялся с земли. Мой ближайший сосед, один из чернокожих всадников, поспешил мне на помощь и заклинал меня оставить покуда коня на воле: Энтони, егерь, сумеет его изловить. Но я в своей гневной решимости не знал удержу. Я приказал чернокожему спешиться и отдать мне своего коня. Напрасно тот просил меня Христом Богом не приближаться к мустангу. Я был непреклонен и, вновь оказавшись в седле, помчался к своему строптивцу. Даже мистер Нил попытался предотвратить этот рискованный шаг и во всю силу легких взывал к моему рассудку. Но я ничего не хотел слышать. Мне и в голову не приходило, чем может закончиться эта затея и что значит скакать по прерии на сбросившем узду мустанге.

Техасские прерии - отнюдь не идиллические луга Вирджинии или Каролины! Но мне было все равно. Наглая выходка мустанга помутила мне разум.

Стиснув зубы я галопировал навстречу обидчику.

Теперь он встал чуть поодаль от табуна, позволив мне приблизиться шагов на триста и распутать лассо, прикрепленное к седлу. После чего он снова сорвался с места. Я помчался вдогонку. Он опять остановился, чуть погодя поскакал дальше. Я нагонял его вновь и вновь. Он остановился еще раз, подпустив меня на прежнюю дистанцию, и опять с диким ржанием понесся вдаль. Я поскакал тише, преследуемый мустанг тоже сбавил шаг. Я пустил своего галопом, мой мучитель стал удаляться с той же скоростью. Раз десять он подпускал меня на двести шагов и всякий раз оставлял меня с носом.

Вот тут бы и следовало прекратить безумную погоню. Но тот, кому случалось испытать подобное, знает, что разум тут не советчик. Не помня себя от ярости, я продолжал преследование. Шельмец подпускал меня все ближе и ближе, но каждый раз, дразня злорадным ржанием, уносился прочь. Я был снова слеп и глух от досады и, дойдя наконец до точки кипения, хотел было уже сделать последнюю попытку и повернуть назад, но мустанг остановился у одного из так называемых островов [клочок леса или группа деревьев посреди прерии]. Тут я решил объехать его и, неслышно пробравшись меж стволов, бросить лассо из укрытия. Радуясь ловкости своего замысла, я обогнул остров, направил коня под зеленый кров и приблизился к крайнему дереву, возле которого предполагал увидеть этого дьявола с конской гривой. Но несмотря на то что двигался я с такой осторожностью, будто земля была усеяна яйцами, выглянув из зарослей, я с ужасом убедился, что мустанга и след простыл! Я немедленно выехал на простор. Мустанга не было.

Я припомнил все самые страшные проклятия, пришпорил коня и поехал, как мне казалось, к тому самому выгону, откуда начал погоню. И хотя моему взору не открывалось ничего похожего, а коровами и мустангами даже и не пахло, я особенно не унывал. Направление было взято верное - я мысленно прочертил его от острова. К тому же отчетливые следы множества конских копыт попросту не дадут мне заблудиться.

Я уверенно рысил дальше и так проскакал, должно быть не менее часа. Но время тянулось. Стрелка показывала час пополудни, а из дома мы выехали ровно в девять. Значит, в седле я уже четыре часа. И если полтора мы потратили на коров, то моя неистовая погоня заняла два с половиной. Возможно, от исходного пункта я ушел несколько дальше, чем мне казалось. У меня уже не на шутку разыгрался аппетит. Был конец марта, день стоял солнечный, но еще не жаркий, такие у нас в Мериленде выдаются лишь в мае. Воздух весь золотился от высокого солнца, а поутру был матово-туманным. Мы с другом, как назло, приехали под вечер, сразу же уселись за стол, проболтали всю ночь, и я так и не успел составить представления о местоположении дома наших хозяев. Это не прибавило мне бодрости. А тут еще вспомнились заклинания чернокожего и предостерегающие крики мистера Нила.

Но я утешал себя. До выгона оставалось не более десяти - пятнадцати миль. Вот-вот покажется стадо, и тут уж при всем желании не собьешься. Но тешить себя пришлось недолго. Миновал еще час, а никаких признаков желанной цели видно не было. Я начал терять терпение и даже злиться на бедного мистера Нила. Почему он он не дал мне провожатых? Хотя бы своего егеря? Правда, я вспомнил, что егерь был послан в Анауа [индейское название Мексики] и должен был вернуться лишь через несколько дней. Пусть так. Но ведь мог же кентуккиец подать хоть какой-нибудь сигнал! Сделать пару ружейных выстрелов!