Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

Подняла глаза, а он рукой-то голову подпер, плачет, как ребенок. К нему Павел Воинович бежит:

— Пушкин, что с тобой?

— Ах, — говорит, — песней всю внутрь мою перевернули, она мне не радость, а большую потерю предвещает!

Со свадьбой наконец договорились: венчаться 18 февраля, в последний день, когда можно было еще венчаться по церковным правилам, — подходил великий пост.

Накануне, 17 февраля, Пушкин в новой своей квартире собрал друзей на мальчишник — к обеду. Было человек десять, среди них Нащокин, Вяземский, Языков, Баратынский, Варламов, Елагин, его пасынок Иван Киреевский, Д. В. Давыдов.

Хозяин был так грустен, так мрачен, что гостям было «прямо неловко». Пушкин читал стихи, в которых прощался с молодостью, а перед февральским синим вечером поехал к невесте.

В день венчанья, перед тем как уже ехать в церковь, Наталья Ивановна прислала жениху записку: «Свадьба откладывается — нет кареты!» И Пушкин экстренно посылает деньги на экипаж.

Венчался Пушкий в церкви Большого Вознесенья, что у Никитских ворот. Посажеными родителями были у жениха князь П. А. Вяземский и графиня Потемкина у невесты — И. А. Нарышкин и А. М. Малиновская. С иконой ехал мальчик — княжич Павлуша Вяземский.

Причт Вознесения настаивал перед своей почетной прихожанкой Натальей Ивановной, чтобы венчание было у них, хоть храм и был еще недостроен. Гончаровы согласились. Венчались Александр Сергеевич со своей Натальей Николаевной в боковом приделе. По настоянию той же Натальи Ивановны обряд был пышный, с чудовскими певчими, зажженными паникадилами, много было знатных гостей — венчался Пушкин.

После обряда вся Москва говорила, что вышло «нехорошо», что жених, идя вокруг, задел аналой, на котором лежали крест и евангелие, и будто бы крест упал на ковер. Говорили, что при обмене кольцами кольцо жениха упало на пол. Пушкин побледнел — он всегда верил в приметы. Потом венчальная свеча погасла у него в руках. Из двух шаферов, державших венцы над головами жениха с невестой, первым устал шафер жениха и был подменен другим… И все в один голос передали фразу Пушкина, сказанную по-французски: «О, все плохие приметы!»

Перед концом обряда князь Вяземский с П. В. Нащокиным и с иконофором Павлушей уехали пораньше на Арбат, чтобы встретить молодых уже в новом доме.

Павлуша Вяземский потом писал в своих «Воспоминаниях»:

После этой встречи «в щегольской уютной гостиной Пушкина, оклеенной диковинными для меня обоями под лиловый бархат с рельефными набивными цветочками, я нашел на одной из полочек, устроенных по обоим бокам дивана… собрание стихотворений Кирши Данилова».

Так началась. новая жизнь Пушкина.

«Я женат — и счастлив, — пишет он спустя шесть дней после свадьбы Плетневу, — одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился».

П. И. Бартенев, постоянный и неутомимый бытописатель поэта, записывает: «Н. Н. Пушкина сама сказывала княгине Вяземской, что муж ее в первый же день брака, как встал с постели, так и не видел ее. К нему пришли приятели, с которыми он до того заговорился, что забыл про жену и пришел к ней только к обеду. Она очутилась одна в чужом доме и заливалась слезами».

Впрочем, через несколько дней, 28 февраля 1831 года, Пушкины задали славный бал. «И он и она радушно угощали гостей своих. Она была прелестна, а оба — как два голубка. Дай бог, чтобы всегда так продолжалось! Много все танцевали, и так как общество было небольшое, то и я тоже потанцевал по просьбе прекрасной хозяйки, которая сама меня ангажировала, и по приказанию старика Юсупова. «И я бы танцевал, если были бы у меня силы», — говорил он. Ужин был славный, и всем казалось странным, что у Пушкина, который всегда жил по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство. Мы уехали почти в три часа. Была вьюга и холод». Так сочувственно свидетельствует о молодых Пушкиных А. Я. Булгаков, тот самый почтдиректор Москвы, который с особым старанием аккуратно вскрывал письма Пушкина и сообщал об их содержании Бенкендорфу. Впрочем, свидетельства современников о семейной жизни Пушкина вообще противоречивы. Но бесспорно одно, что трудную жизнь эту он нес честно, свято выполняя все принятые на себя обязательства перед слившимися семьями Пушкиных и Гончаровых, а это было делом далеко не простым. Брак Натальи и Пушкина вполне устраивал Гончарову Наталью Ивановну — бесцеремонно практичную особу: пусть Натали была красива изумительно, но и две другие старшие ее сестры тоже были красивы и своим родством с Пушкиным рассчитывали поправить гончаровские пошатнувшиеся дела.

Возможно, что потому Пушкин и получил руку восемнадцатилетней красавицы. Дальнейшее показало, что хитрые расчеты тещи Натальи Ивановны — оправдались, и очень удачно. И это тем более, что, невзирая на общие восторженные похвалы красоте Натали, мы имеем о ней примечательный отзыв поэта Туманского, который писал о встрече с Пушкиным в их московском доме так:

«Пушкин радовался, как ребенок, моему приезду, оставил меня обедать у себя и чрезвычайно мило познакомил меня со своею пригожею женою. Не воображайте, однако ж, чтобы это было что-нибудь необыкновенное. Пушкина— беленькая, чистенькая девочка, с правильными чертами и лукавыми глазами, как у любой гризетки. Видно, что она и неловка еще, и неразвязна. А все-таки московщина отражается в ней довольно заметно. Что у нее нет вкуса, это видно по безобразному ее наряду. Что у нее нет ни опрятности, ни порядка, о том свидетельствовали запачканные салфетки и скатерть и расстройство мебели и посуды».

Во всяком случае, именно родство с аристократом Пушкиным, блистательная его поэтическая слава открыли дорогу и сестрам простоватой Натали в высший свет — Гончаровы выиграли ставку в житейской жестокой игре.

Крепкое московское это семейство сразу же окружило плотно Пушкина, стеснило его свободу, его время, загрузило множеством новых неожиданных забот.

«Суматоха и хлопоты этого месяца, который отнюдь не мог бы быть назван у нас медовым, до сих пор мешали мне вам написать», — пишет Пушкин 26 марта в Петербург Е. М. Хитрово.

Известно, что за первых же три месяца, живучи в Москве, Пушкин истратил все деньги, которые получил за заложенную в Опекунском совете нижегородскую деревню, уступленную ему отцом. «Пушкин получил из Опек(унского) совета до сорока тысяч, сыграл свадьбу, и весною 1831 года, отъезжая в Петербург, уже нуждался в деньгах, так что тот же Нащокин помогал ему в переговорах с закладчиком Веером», — пишет П. И. Бартенев.

26 же марта, то есть всего спустя месяц после свадьбы, Пушкин уже пишет своему издателю П. А. Плетневу в Петербург: