Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

«В Москве остаться я никак не намерен, причины тому тебе известны — и каждый день новые прибывают. После святой отправляюсь в Петербург. Знаешь ли что? мне мочи нет хотелось бы… остановиться в Царском Селе. Мысль благословенная!»

Немного спустя второе письмо Плетневу подтверждает первое:

«…Ради бога, найми мне фатерку — нас будет: мы двое, 3 или 4 человека да 3 бабы. Фатерка чем дешевле, тем, разумеется, лучше — но ведь 200 рублей лишних нас не разорят».

Счастливому Пушкину хотелось, может, показать своей Натали те «сады Лицея», где он «безмятежно расцветал», вспомнить самому, что «отечеству нам Царское Село», а главное — в то же время отделаться от тещи Натальи Ивановны.

И вот «око государево» — обер-полицмейстер Москвы доносит обер-полицмейстеру Петербурга, что поднадзорный Пушкин Александр Сергеевич выехал из Москвы в Санкт-Петербург вместе с женою своею, за коим во время пребывания здесь в поведении ничего предосудительного не замечено».

Пушкин с женой приезжают в Петербург, останавливаются опять все в том же Демутовом трактире — так начинается блистательная карьера Натальи Николаевны.

В письме к князю Вяземскому от первого июня Пушкин уже указывает свой новый адрес:

«Я живу в Царском Селе в доме Китаевой на большой дороге».

Но Царское Село хоть и царское, а все же село. Осенью Пушкины переезжают в Санкт-Петербург, начиная свои скитания по петербургским наемным квартирам — последняя квартира Пушкина на Мойке была уже десятой по счету в течение пяти лет.

Петербургская светская жизнь требовала денег, денег и денег прежде всего, а считать Пушкин не умел. «Появление денег связывалось у него с представлением неиссякаемого Пактола, и, быстро пропустив их сквозь пальцы, он с детской наивностью недоумевал перед совершившимся исчезновением… — пишет А. П. Арапова в своих воспоминаниях. — Часто вспоминала Наталия Николаевна крайности испытанные ею с первых шагов супружеской жизни. Бывали дни после редкого выигрыша или крупной литературной получки, когда мгновенно являлось в доме изобилие во всем… Минуты эти были скоротечны и быстро сменялись полным безденежьем, когда не только речи быть не могло о какой-нибудь прихоти, но требовалось все напряжение ума, чтобы извернуться и достать самое необходимое для ежедневного существования». Красота Натальи Николаевны, ее московская непосредственность, очаровательная простота обеспечили ей огромный успех в свете, и этот успех неизбежно затягивал в омут светской жизни и ее мужа: мог ли он противиться своей юной, прелестной женке, этой скромнице, воспитаннице богомольного дома в Скарятинском переулке, выросшей под крылом дорогой своей маменьки? Возможно, что Натали усиливала внимание к своему мужу со стороны самого царя.

— Почему вы не служите, Пушкин? — осведомился раз его величество, встретив Пушкина на прогулке в царскосельском саду.

— Я готов к этому, ваше величество, но я знаю только литературную службу! — отвечал Пушкин.

И в последующем разговоре царь предложил поэту работать над историей Петра Великого.

Пушкин об этом немедленно же. сообщил своему ближайшему сотруднику П. А. Плетневу письмом от 22 июля:

«Кстати, скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня в службу — но не в канцелярскую, или придворную, или военную — нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы, с тем, чтоб я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли?..»

Переехав осенью в Петербург, Пушкины перезнакомились со всею знатью. Протежировавшая Натали супруга министра иностранных дел графиня Нессельроде наконец однажды повезла ее без ведома Пушкина на интимный вечер в Аничков дворец, где Натали очаровала саму царицу.

Тут свет окончательно склонился перед красавицей, ее стали звать Психеей.

14 ноября 1831 года воля царя была оформлена официально: Пушкин был принят на службу в Государственную Коллегию иностранных дел, вскоре же, 6 декабря, произведен в титулярные советники. 4 июля 1832 года Пушкину согласно рапорту министра графа Нессельроде положено было жалованье в 5000 рублей в год, по третям с 14 ноября 1831 года.

Царь не оставляет вне своего внимания и пушкинского друга князя Вяземского: 5 августа того же 1831 года, Вяземский царским указом пожалован в камергеры, невзирая на то, что его не очень жаловал генерал Бенкендорф. Пушкин поздравляет своего друга с этой «монаршей милостью»:

«С 1831 года Пушкин «избрал для себя великий труд, который требовал долговременного изучения предмета, множества предварительных занятий и гениального исполнения», — пишет в своих воспоминаниях П. А. Плетнев. Пушкин начинает работу над «Историей Петра Великого», к которой ранний «Арап Петра Великого» был первым и гениальным эскизом. Аккуратно, каждое утро Пушкин направляется в один из петербургских архивов и возвращается оттуда к позднему обеду, и возвращается всегда пешком, вместо прогулки, — Пушкин был неутомимый ходок.

Подобно князю Вяземскому, он позднее тоже получает придворное звание.

Высочайший указ от 31 декабря 1833 тода гласит: «Служащего в министерстве ин<���остранных> дел ти<���тулярного> сов<���етника> Александра Пушкина всемилостивейше пожаловали мы в звание камер-юнкера двора нашего».

Но Пушкин не польщен этим званием. Пушкин задет, даже взбешен — это сделано только для того, чтобы Натали Пушкина, его жена, могла бывать на всех придворных балах и весело плясать во всех дворцах.

«Знаешь ли ты, что Александр к большому удовольствию Наташи сделан камер-юнкером? — пишет в одном письме Н. О. Пушкина, мать поэта. — Теперь она представлена ко двору и сможет бывать на всех балах».

Сладкая тина придворного блеска еще прочнее опутывает чету Пушкиных, она грозит уже им, все теснее жмут материальные обстоятельства.

В середине марта 1834 года Пушкин пишет другу Нащокину в Москву: «…На днях отец мой посылает за мною. Прихожу — нахожу его в слезах, мать в постеле — весь дом в ужасном беспокойстве. Что такое? имение описывают. — Надо скорее заплатить долг. — Уж долг заплачен. Вот и письмо управителя. — О чем же горе? — Жить нечем до октября. — Поезжайте в деревню. — Не с чем. — Что делать? Надобно взять имение в руки, а отцу назначить содержание. Новые долги, новые хлопоты. А надобно: я желал бы и успокоить старость отца, и устроить дела брата Льва…»