Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

А в дальнем конце залы у всех на виду на широком диване, на турецком ковре восседает седобородый хозяин на манер турецкого паши: ноги под себя, огромный чубук в руках. Каждого приветствует он поклоном, выговаривая только единое слово: «Пофтим!» — «Пожалуйте!»

Один из русских кишиневцев того времени про него писал:

Хозяин пока важен, пусть у него особых оснований для важности и нет: в кишиневском суде против него, Егора Варфоломея уже возбуждено дело по избиению им русского чиновника: хозяин — человек с характером. Кроме того, о нем ведется следствие по поводу его неправильных расчетов с казной.

А пока у Варфоломея дочка-красавица Пульхерица — свежая, спокойная, очень красивая. Столь же немногословна, как и отец, мило улыбалась всем кавалерам, и на все их ухаживания говорила по-французски и всегда одно и то же:

— Ах, это вы все шутите! Ах, какой вы, право!

Пушкин охотно танцевал на этих балах и увлекался Пульхерицей.

Варфоломеевские балы вскоре же прекратились: следствие было закончено, назначены были публичные торги на продажу четырех земельных поместий Варфоломея — «на предмет частичного погашения казенной недоимки», исчисленной в очень крупную общую сумму — в 797 тысяч левов. Варфоломей был также уволен от должности в бессарабском областном гражданском суде, и дом его и танцевальный зал в конце концов пошли с молотка.

Вечера бывали часто и у Т. Балша — другой красочной фигуры Кишинева.

Тодораки Балш жил и работал раньше под турецкой властью в Яссах, столице Молдавии, и во время гетерий перебежал в Кишинев — под защиту русского правительства.

Турецкое правительство поручило управление Молдавией и Валахией грекам-фанариотам, то есть жителям квартала Фанари в Константинополе. Так именовались православные греки, оставшиеся жить в Константинополе после взятия его турками в 1453 году. Ловкие, образованные, эти старые греки-византийцы верой и правдой служили хозяевам-туркам и жестоко жали на одноверных им молдаван, почему в Кишиневе возник тогда проект — послать депутацию к султану, просить снять фанариотов в Молдавии и Валахии с их постов, заменить их молдаванами. Турция выразила согласие начать по этому поводу переговоры, и Балш должен был скоро ехать в Константинополь как глава делегации.

Бывая в доме Балша, Пушкин очень любил весело болтать по-французски с его женой.

Открыто жили в Кишиневе и принимали другие знатные молдаванские бояре: Георгий Рознован, Земфираки, Ралли, Маврогений, вице-губернатор М. Е. Крупенский, его брат Тодор Крупенский, гражданский губернатор К. А. Катакази.

У Пушкина есть картина Кишинева того времени:

В своеобразном этом русско-молдавано-турецком обществе вокруг Пушкина нужно отметить еще одну любопытную пару — мать и дочь Полихрони. Эти две гречанки бежали из Константинополя после того, как турки в ответ на восстание и эксцессы гетерий устроили там резню, греческого населения на самую Пасху 1821 года. Мать Полихрони была гадалка, привораживавшая сердца гордых девушек, отказывавших ее клиентам в любви, дочь же, носившая гомеровское имя Калипсо, была красива, с классически правильными чертами лица. Чудесны были ее косы, длинные, густые, волнистые, и особенно прекрасны глаза— огромные, подведенные сурьмой, с длинными ресницами, миндалевидные, черные, огневые.

Калипсо очень хорошо пела под гитару страстные турецкие песни, с чувством, с выразительными жестами, с игрой лица. Особенно всех интриговало то, что, по слухам, Калипсо когда-то была любовницей «самого Байрона».

В стихах к «Гречанке» Пушкин писал Калипсо:

Молодой Пушкин не тяготился провинциальной жизнью — принимал он ее такой, как она была.

С течением времени, как и всюду, политическое положение в Кишиневе меняется, и вышеприведенное радужное письмо-отчет Пушкина В. Л. Давыдову оказывается «не соответствующим действительности…»

На слухи о войне за освобождение Греции поэт отозвался стихотворением «Война».

В Кишинев приезжает подполковник Пестель — глава Южного тайного общества. Приезд его в Кишинев имел, кроме официальных, несомненно, и тайные цели — в Кишиневе по местным связям отлично было известно, что делается за Дунаем.

«Утро провел с Пестелем, — записывает Пушкин в своем дневнике 9 апреля 1821 года, — умный человек во всем смысле этого слова… Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»

Встреча и беседа эти, наверное, были отменно значительны.

Пушкин виделся с Пестелем еще и 26 мая— тот заходил к нему в сопровождении Пущина и Алексеева. Очевидно, политическая обстановка потребовала второго визита Пестеля в Кишинев…

В эти затерянные в глуши, сложные по обстановке кишиневские годы Пушкин упорно работает как литератор. Его имя в столичной и провинциальной печати, он отзывается «на злобу дня», на события современности.

Он пробивает порой кишиневские стены.

Пушкин поддерживает деловую переписку с издателями. 4 декабря 1820 года еще из Каменки Пушкин в Петербург пишет Н. И. Гнедичу, издателю, выпустившему в свет «Руслана»: «В газетах читал я, что «Руслан»… продается с превосходною картинкою — кого мне за нее благодарить?.. Покамест у меня еще поэма готова или почти готова».

Поэма «Руслан и Людмила» вышла в свет в начале августа 1820 года, и лишь спустя полгода Пушкин наконец получает в свои руки в Кишиневе первый авторский экземпляр, за что и благодарит Гнедича, явно любуясь книгою: «Платье, сшитое, по заказу вашему, на «Руслана и Людмилу», прекрасно; и вот уже четыре дни, как печатные стихи, виньета и переплет детски утешают меня»..

И тут же довольный автор по-деловому извещает издателя, что он кончил новую поэму — «окрещена Кавказским пленником… во всей поэме не более 700 стихов — в скором времени пришлю вам ее — дабы сотворили вы с нею, что только будет угодно».