Галина Шебалдина - Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны

В январе 1719 года Гагарин был официально снят с должности и взят под стражу. На первых допросах он все отрицал, и следователи вскоре перешли к «активной» фазе. 11 марта 1721 года он был допрошен «с пристрастием», то есть его пытали и били кнутом. В результате подследственный во всем признался и написал царю «повинное» письмо, в котором каялся, просил помиловать и разрешить уйти в монастырь. Одновременно Гагарин подал прошение «всемилостивейшей великой государыне царице Екатерине Алексеевне», умоляя, в память о его щедрых подарках, заступиться перед царем. Однако все его усилия оказались тщетными. Уже 14 марта 1721 года сенаторы князь А. Меншиков, граф Ф. Апраксин, граф Г. Головкин, граф И. Мусин-Пушкин, П. Толстой, граф А. Матвеев, князь Д. Голицын, князь Д. Кантемир, барон П. Шафиров «приговорили согласно» князя М. Гагарина «казнить смертью». Спустя два дня (16 марта) в присутствии царя с приближенными и при стечении народа он был повешен под окнами Юстиц-коллегии в Санкт-Петербурге. С целью устрашения Петр запретил снимать его тело с виселицы: его перевесили за ребра на крюк и еще несколько месяцев останки этого когда-то могущественного правителя Сибири наводили страх на горожан. Пострадали и члены семьи бывшего губернатора: конфискация имущества поставила всех их в трудное положение; сын Алексей на несколько лет был отправлен на флот простым матросом. Гнев царя был настолько сильным, что были уничтожены все изображения князя, а имя его строжайше запрещено упоминать при дворе. И тем не менее молва о сказочных богатствах Гагарина, которые спрятаны во множестве кладов, прочно обосновалась в народных преданиях и песнях.

Безусловно, положение пленных во многом зависело от того, как складывались их взаимоотношения с местными властями и населением. Языковой барьер может значительно усложнить установление коммуникации, которая облегчает существование на чужбине. В этом случае особое значение приобретают посредники — те, кто владеет языками противника и по своей должности или из расположения и сочувствия к пленным помогает приспособиться к новым условиям.

История плена Северной войны наглядно подтверждает все вышесказанное. Более комфортным с точки зрения коммуникации было положение каролинов, так как в России, особенно в Москве и портовых городах, проживало немало иностранцев; многие пленники имели родственников в прибалтийских провинциях или сами были выходцами оттуда и немного знали русский язык. Все это помогало найти и получить дополнительные средства для выживания. Определенные проблемы возникли у каролинов, когда их стали высылать в восточные районы России, на Урал и Сибирь, где иностранцев было мало.

Положение русских пленных в Швеции было сложнее. За исключением иностранцев на русской службе, оказавшихся в плену, офицеры и аристократы за редким исключением не владели иностранным языком. Исключение составляли генерал-фельдцейхмейстер царевич Александр Имеретинский, который знал голландский и немного немецкий, резидент князь А.Я. Хил ков, который слабо владел немецким и чуть лучше итальянским языком [89]. Князь Долгорукий свободно общался на латыни. Небольшой профессиональный набор иностранных слов был у некоторых русских купцов и служителей. Этим исчерпывались предпосылки для формирования возможного общения со шведами и прочими иностранцами, проживавшими в Швеции. В такой ситуации каждый, кто знал русский язык, был чрезвычайно важен для пленников.

Официальными посредниками между русскими пленными и шведскими властями были три человека: королевский церемониймейстер Юхан Габриель Спарвенфельд, асессор Самуэль Эосандер Йоте, инспектор Русского двора в Стокгольме Петер Линдман. Большой объем работы стал причиной того, что спустя некоторое время из армии был вызван переводчик Энох Лильемарк, которому поручили следить за корреспонденцией русских. Выбор именно этих людей в качестве официальных посредников легко объясним: их профессиональная деятельность была связана с Россией и все они в той или иной степени знали русский язык. Вместе с тем это были совершенно разные люди — по происхождению, по уровню культурного развития, мировоззрению, статусу и должности. Все это повлияло на то, как складывались их взаимоотношения с пленными: от сугубо деловых, проникнутых официозом и подозрительностью, как это было в случае с Линдманом и Лильемарком, до гораздо более эмоциональных с асессором Йоте и «интимных», как выразился шведский историк Х. Альмквист, с церемониймейстером Спарвенфельдом. Письма русских генералов и резидента подтверждают тот факт, что Спарвенфельд всегда был очень любезен с ними и оказывал неоценимую помощь.

Юхан Габриэль Спарвенфельд (1655—1727) — шведский ученый-лингвист, путешественник, придворный деятель. Главное дело его жизни — славяно-шведский словарь «Lexicon Slavonicum», над которым он работал более двадцати лет, и сегодня не потерял научного значения. В 1684 году в составе шведского посольства Спарвенфельд приехал в Москву и, получив королевскую стипендию для совершенствования знания русского языка, оставался в России до 1687 года. Ему удалось приобрести много друзей и знакомых, среди которых были «неразлучный друг» Андрей Хилков, семья грузинского царя Арчила и братья Долгорукие. Даже после отъезда домой он некоторое время поддерживал с ними связь.

Новая очная встреча с московскими знакомцами произошла при гораздо более сложных обстоятельствах, чем предыдущая. Хотя начало казалось очень благополучным, так как именно Спарвенфельд был среди тех, кто встречал дипломатическую делегацию князя Андрея Хилкова на шведской территории в июле 1700 года. Но дальнейшие события развивались по иному сценарию: он же 9 октября сообщил русскому резиденту об аресте, так как по приказу Карла XII был назначен посредником между властями и пленными. Его посреднические функции вышли далеко из формальных рамок, и, по мнению и русских, и шведов, он показал себя как приятель и заступник «московитов», не испугавшись вызвать гнев своего короля и обвинения в отсутствии патриотизма и предательстве.

Его помощь и поддержка были исключительно разнообразны. В особо трудных случаях Спарвенфельд одалживал деньги, как это было в 1703 году, когда он спас из затруднительного положения генерала А. Вейде, выдав ему 70 рублей, а его жене Варваре (Барбаре) перевел в Москву 200 рублей. Он помогал пленным и их родственникам в переводе денег через векселя, а иногда сам выступал инициатором этих операций. Весной 1706 года в письме русскому послу в Дании Андрею Измайлову, хорошо знакомому ему еще с довоенного времени, он сообщил, что русские пленные испытывают в данный момент большие материальные трудности. Он предложил перевести деньги для них на его имя через Гамбург в Стокгольм, что, как он считал, намного ускорит их получение.