Андрей Подволоцкий - Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома

Конечно, сговорчивость татарского князя Мамая объясняется не его гуманизмом: он уже знал, что в Ак-Орде происходят крупные перемены, грозящие ему самому. И предстоящая решающая брань с Дмитрием Ивановичем Московским, к которой он так стремился до этого, начала его пугать.

Возможно, именно желанием психологически надавить на Дмитрия Ивановича, заставить отказаться от битвы объясняется тот факт, что все приготовления к походу на Московскую Русь Мамай проводил демонстративно, не таясь. И его приглашение в союзники литовского князя Ягайло и рязанского князя Олега — арии из той же оперы. Дмитрий Иванович должен был ужаснуться от многочисленности врагов своих — однако на деле темник Мамай начал бой (а не уклонился от него), не дожидаясь «союзничков». Да, и Ягайло, и Олег Рязанский рассчитывали в случае победы Мамая поживиться московским добром и присовокупить себе некоторые московские земли. Но Ягайло оказался просто не по силам один дневной переход, чтобы поспеть на поле Куликово; Мамай кочевал на Дону с конца июля, но складывается впечатление, что Ягайло не пришел бы к нему и к исходу сентября. Во всяком случае, узнав о победе Дмитрия Ивановича над Мамаем, Ягайло даже не сделал попытки пресечь переправу обескровленного русского воинства обратно, на левый берег Дона. О «татарском пособнике» и «предателе общерусских интересов» Олеге Рязанском вообще разговор особый. По мнению российского историка С.М. Соловьева, именно Олег Рязанский сообщил великому князю Дмитрию Ивановичу о подходе Мамая к Дону. В «Житие Сергия Радонежского…» есть интересный пассаж — якобы, услышав от своих бояр о том, что преподобный Сергий благословил Дмитрия Московского на битву, Олег Рязанский воскликнул: «Что ж вы раньше ничего не сказали мне об этом? Тогда я пошел бы к Мамаю навстречу и стал бы умолять его не ходить на сей раз на Москву, и не было бы беды никому тогда…» О, средневековые времена! О, феодальные нравы! Современному человеку трудно понять вас…

Но вернемся в Сергиеву обитель. Великий князь владимирский и московский Дмитрий Иванович за все время посещения обители оживился лишь раз и лишь раз обратился к Сергию Радонежскому с просьбой. Как пишет «Житие…», «…в то время в обители… были два инока-боярина: Александр Пересвет, бывший боярин Брянский, и Андрей Ослябля, бывший боярин Любецкий. Их мужество, храбрость и искусство воинское были еще у всех в свежей памяти: до принятия монашества оба они славились как доблестные воины, храбрые богатыри и люди очень опытные в военном деле. Вот этих-то иноков-богатырей и просил себе в свои полки Великий Князь…».

Итак, благословение на свои дела и начинания великий князь не счел нужным просить, ибо оно ему, по мнению князя, дадено по факту рождения. А вот забрать двух иноков — тут нужно согнуть свою гордую голову в просительном поклоне, ведь по тогдашним общественным представлениям это уже не княжьи подданные, а «рабы Божьи». Но для князя каждый воин на счету, он рвется в бой — и здесь терпеливый старец опять идет навстречу пожеланиям князя, нарушая все писаные и неписаные правила. В 1073 г. митрополит Киевский и всея Руси Григорий, грек по происхождению, пишет свою знаменитую речь «О стязании с латиной», как программный документ размежевания с Западной церковью. Среди прочих обвинений в нарушении требований Священного Писания и христианских норм митрополит Григорий обвиняет «латинян», что у них священники и даже епископы берут в руки оружие и ходят в крестовые походы, забыв слова Иисуса Христа: «…ибо все, взявшие меч, мечем погибнут» (Мф. 26: 52). Эта речь стала символом «истинного» православия — и вот Сергий Радонежский, вопреки православным канонам, отпускает монахов на войну. И не просто отпускает, но даже приказывает им возложит на себя схимы с изображением Христа [70] СХИМА (от ср.-греч. schema — «монашеское облачение», букв. — наружный вид, форма), торжественная клятва (обет) православных монахов соблюдать особо строгие аскетические правила поведения. Принявший схиму называется схимонахом, или схимником. Быть схимником — высокая честь среди монахов. — высшая честь для монаха, которой были удостоены даже не все ученики преподобного Сергия. Если князь просит…

Куликовская битва состоялась 8 сентября 1380 г. (ст. стиля). Ее итогом был не только разгром войск Мамая, но и большие потери среди победителей. Так, Лаврентьевская летопись сообщает: «…ту оубьени быша на суиме князь Федоръ Романовичь Белоозерьскыи, сынъ его князь Иванъ, Семенъ Михайлович, Микула Васильевичь, Михаило Иванович, Ондреи Серкизовъ, Тимофей Волуи, Михаило Бреньковъ, Левъ Морозовъ, Семенъ Меликъ, Олександръ, и инии мнози». «Задонщина» в описании потерь еще наглядней: «…Господин князь великий Дмитрий Иванович, нет тут у нас 40 бояринов Больших московских, да 12 князей белозерских, да 20 бояринов коломенских, да 40 бояр серпуховских, да 30 панов литовских, да 40 бояринов переяславских, да 25 бояринов костромских, да 35 бояринов владимирських, да 50 бояринов суздальских, да 70 бояринов рязанских (?!), да 40 бояринов муромских, да 30 бояринов ростовских, да 23 бояринов дмитровских, да 60 бояр можайских, да 60 бояринов звенигородских, да 15 бояринов углецких, а погибло у нас всей дружины 250 тысяч».

По всеобщей оценке как летописцев, так и историков, Куликовская битва была очень кровопролитна («бысть сеча зла, ака же не бывала в Руси»), а потери русского войска были катастрофичны. С.М. Соловьев писал: «…Куликовская победа была из числа тех побед, которые близко граничат с тяжким поражением» — хотя по количеству убитых князей (Новгородская и Лаврентьевская летописи упоминают о гибели лишь двух белоозерских князей — не самых значимых на Руси; более поздние летописи добавляют еще двух тарусских князей и 14 бояр вместе с Пересветом; «Задонщина» же явно преувеличивает потери, особенно итоговые) этого не скажешь. Впрочем, под рукой у Дмитрия Московского было не профессиональное войско, а ополчение, усиленное дружинами отдельных князей; и основные потери (как в количественном выражении, так и по удельному весу), надо думать, были среди простых ратников.

Но не только большие потери простых ратников тяжким грузом упали на сердце великого князя владимирского и московского Дмитрия Донского. Не успели в церквях отпеть убитых на Куликовом поле, как в Москве появился, подобно чертику из табакерки, посол от хана Тохтамыша. За давностью лет трудно сказать, о чем конкретно говорил татарский посол, но попытаться можно. Посол от имени Чингисида, царя Тохтамыша, поздравил русских князей с победой над безродным узурпатором Мамаем и радостно сообщил, что законный порядок, как при предках Тохтамышевых, восстановлен, новый хан Большой Орды сел в Сарайберке и с нетерпением ждет русских князей, по старому монгольскому обычаю, к себе в гости (со многими дарами, разумеется)…