Алексей Мартыненко - Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

Петр же иначе побеждать никогда не умел, чем и доказал свое отличие от русского человека еще одним очень немаловажным пунктиком.

Так что и на море эти нам столь усиленно в красках расписанные его якобы победы оказались на поверку полным блефом: у него и флота-то настоящего никогда не было…

Но и после смерти Петра ни о каком у нас наличии военных кораблей не сообщается. Вот на какую странную фразу мы натыкаемся в поисках петровского флота тех времен:

«Русских галер более всего опасались англичане и датчане» [4, с. 217].

То есть со стороны России, кроме в неимоверных количествах наструганных джонок, морским державам, как выясняется, опасаться было более нечего.

А вот что уже через пару десятилетий представлял собой этот наструганный Петром джоночно-фелюжный флот:

«…Миних, занимаясь укреплением Кронштадта, докладывал, что в кронштадтской гавани лежат кучами ветхие военные суда, которые остается выкинуть и истребить как ни к чему не годные, но для этого потребуется чрезвычайное множество рабочих рук» [51, с. 910].

И при всем при этом:

«…Миних, приобретший себе историческую славу как полководец, едва ли не более русских людей признавал важность кораблестроения для величия и безопасности русского государства» [51, с. 910].

А вот и финал всех петровских эпопей — «битва» за Кавказ.

«Течение обстоятельств влекло Петра к намерению поживиться для России за счет Персии» [51, с. 755].

«Вахтанг уговаривал русское правительство воспользоваться крайним положением Персии и со своей стороны обещал 40 000 войска…» [51, с. 756].

Петр на уговоры, сулящие обеспечить его славой в веках в качестве некоего всех и вся завоевателя, ощутив полную от своих несметных полчищ беззащитность этой на тот момент слабой державы, принять деятельное участие в грабеже милостиво согласился:

«18 июля Петр с пехотою в числе 22 000 и 6000 матросов пустился на судах по Каспийскому морю по направлению к Дербенту; конница шла туда же сухопутьем (регулярной русской конницы было 9000; кроме того 40 000 казаков и калмыков и 30 000 татар) [51, с. 756–757].

«К грузинским войскам присоединились восставшие местные крестьяне. Вахтанг VI сообщил Петру, что он идет в Гандзак, чтобы там присоединить к своим войскам армян.

Вскоре к войскам Вахтанга в местечке Чойлак, недалеко от Гандзака, присоединился прибывший из Карабаха восьмитысячный отряд» [154, с. 79].

То есть помимо 147 тыс. названных грузино-петровских воинских формирований присутствовали еще и 8 тыс. армян из Карабаха, и многочисленные повстанцы. Грандиозность в кои-то веки собравшегося в здешних местах многочисленного воинства просто шокирует. Однако же:

«Петр I проводил чрезвычайно осторожную и осмотрительную политику…» [154, с. 80].

Ну что ж: про «газарт» мы наслышаны. Но тут ведь главное, чтобы где это самое «назади» в точности определить. А потому:

«…обострившиеся отношения с Турцией, а так же нехватка провианта вынудили Петра I прервать поход…» [154, с. 80].

То есть опять сбежать. Но на этот раз, уже свалив не на нехватку пороху, а на отсутствие достаточного количества провианта. Но тут же армянский историк сам себе противоречит в этом вопросе, просто пальцем указывая на действительную причину этой очередной позорной ретирады Петра, которой он дополняет бегство от Софьи и из-под Нарвы, по дважды из-под Азова и Гродно, позорную сдачу в плен на реке Прут:

«В Карабахе для встречи войск Петра I были сделаны большие приготовления: 60 тыс. пудов зерна, 10 тыс. голов крупного рогатого скота и разные продукты» [154, с. 80].

Так что не от голодухи сбежал Петр, но от несварения в желудке — ввиду возможности выступления против его потешного воинства войска настоящего, пускай хоть бы и турецкого — ему все равно от кого драпать.

Но несмотря даже на это: «В 1723 г. морская экспедиция под командованием генерала М. А. Матюшкина заняла Баку» [154, с. 83].

Тем и провозгласив, что пиратский флот Петра ничем не уступает корсарской флотилии Стеньки Разина — даже славный город Баку, с моря ничем не защищенный, может взять легко и успешно.

Петр приободрился — на Каспии у возможных его супротивников не оказалось никакого флота вообще, а потому все приморские города шли ему в руки сами. Тут, думается, он припомнил сагу о Стеньке Разине, аккурат где-то здесь совершенно без сопротивления местных сардаров промышлявшего разбоем. Потому приказывает:

«Всех принимать в подданство, которые хотят, тех, чья земля пришла к Каспийскому морю» [154, с. 83].

Однако ж и тут: которые хотят. В противном случае опять в бега подаваться придется. Новый конфуз, так сказать, за державу обидно. Потому брать только задаром.

И вот дождались. Причем сделали это совершенно непринужденно: лишь помахивая из-за моря шашулькой и грозясь, но, боясь, однако же, как и всегда, нарваться на скандал. Но тут и Турция на сторону Петра перешла: пусть лучше ему достанутся эти спорные, ей все равно чужие земли — от него меньше безпокойства будет. А потому взятой со всех сторон за шиворот Персии пришлось уступить свои исконные земли какому-то заморскому кровососу, всеми средствами постоянно отсуживающему в свою пользу лоскутки от территорий, разоряемых его бандформированиями:

«По договору с Персией от 12 сентября 1723 г. к России перешли Дербент, Баку, Гилян, Мазандаран и Астрабад» [154, с. 85].

Взятые, добавим, абсолютно без боя: в местных водах и ватага Разина — войско. Ну, а уж более сотни тысяч шашулек петровских потешных для туземных князьков — это войско астрономически великое.

Так что: «…без войны, воспользовавшись обстоятельствами, Петр приобрел для России полосу южного края, богатого различными произведениями…» [51, с. 758].

И вот для кого, как выясняется, он столь настойчиво хлопотал, распугивая местных царьков наездами своих многочисленных потешников. Вот кому он хотел вручить отсуженные у Персии земли: «…поселенцами, по предположениям Петра, должны были быть армяне, которые давно уже побуждали русского государя к овладению прикавказским краем» [51, с. 758].

Так что и здесь его политика оставалась прежней: отнюдь не для русского человека столь суетно, как всегда боязливо и усердно, а, главное, вовремя у опрометчиво зазевавшегося соседа открамсывал Петр этот лакомый кусочек.

После всего изложенного становятся просто смешны потуги Лажечникова составить о Петре некое иное мнение, выдумав для этого извечного беглеца героическое сражение, где Петр якобы принимает в нем непосредственное участие:

«…прикреплены веревочные лестницы. По ним, как векши, цепляются русские, — и первый на палубе Петр.

— Ура! силен бог русских! — восклицает царь громовым голосом и навстречу бегущих шведов посылает горящую в его руке гранаду… Со всех сторон шведы с бешенным отчаянием заступают места падших; но перед Петром, этим исполином телом и душою, все, что на пути его, ложится в лоск, пораженное им…» [56, с. 349].