Хорхе Анхель Ливрага - Театр мистерий в Греции. Трагедия

Эринии преследуют Ореста

(из книги: J. Flaxman, T. Piroli, F. Howard , Compositions fr om the Tragedies of Aeschylus, 1831)

В пароде Эринии просыпаются и с криками, бешено прыгая, покидают храм. Здесь, возможно с помощью зеркал, Эсхилу удалось создать поистине ужасную картину: казалось, что Эринии множились и бросались на перепуганную публику. По свидетельствам некоторых современников, вид пятидесяти изможденных женщин в черных туниках с красными поясами, с жуткими гримасами, нарисованными на лицах, с живыми змеями, вплетенными в волосы, с факелом в одной руке и с узловатой палкой в другой доводил зрителей на первых представлениях до коллективной истерии, когда дети умирали от страха, а у беременных случались преждевременные роды. Поэтому позже эту часть представления смягчили, чтобы она не представляла опасности для зрителей, чьи нервы после многочасового напряжения не выдерживали такого ужасающего зрелища.

После долгих поисков своего беглого пленника Эринии начинают обвинять самого Аполлона: «Так эти боги поступают новые, они теперь сидят на троне Правды, и залит кровью трон» (пер. С. Апта). Владыка Света поднимает правую руку и изгоняет их из священного места, одновременно взывая к суду богини Афины Паллады; он объявляет, что спасет просителя. Но так как Эринии по-прежнему обвиняют его в том, что он принял преступника в своем доме и дал ему запятнать священный Камень, Аполлон достает свой волшебный лук и вкладывает в него стрелу света. Вновь следуют взаимные обвинения, после чего Эринии спасаются бегством и преследуют Ореста. Аполлон выходит из храма и притворяет двери.

После короткой паузы начинается второй эписодий, причем сцена претерпевает значительные изменения. По наблюдениям современников, полная смена обстановки на сцене происходила почти мгновенно, хотя они и не объясняют, как это делалось.

Мы видим храм Афины Паллады, видим Ореста, припавшего к ее изображению. И хотя между сценами не было «антракта», предполагается, что прошло несколько дней. Орест взывает к богине со смиренной мольбой. В его молитве звучат важные этические моменты: проситель говорит, что благодаря великодушию и щедрости людей, давших ему приют на долгом пути и пожалевших его, он уже не так запятнан.

На орхестре* появляется хор Эриний. Увидев Ореста, они говорят, что суду нет места, что они выпьют его кровь до последней капли, а его тень увлекут за собой в царство мертвых. Орест настаивает, что очистился, в том числе и у алтаря Феба (Молодого Солнца, или Непобедимого Солнца).

Суд над Орестом

(из книги: John H. Huddilston, Greek Tragedy, 1898)

Орест продолжает молиться, он отводит взгляд от Эриний, поскольку чувствует, что они стараются отвлечь его. Эринии, танцуя, окружают Ореста цепью и исполняют свою «песнь ужаса» – часть их колдовских ритуалов. Сравнение с цепью неслучайно, поскольку, как только песня скует души, их уже никогда не будут сопровождать сладкоголосые звуки лиры (явный намек на Аполлона-Кифареда). Эринии упоминают также непреложный закон Мойры. Они утверждают, что ноги их исполняют пляску зла, а высокие прыжки помогают обрушиться на жертву и погрести ее под тяжестью бед и несчастий. (Возможно, в этих примечательных речах во славу Мрака недостает нескольких строк, изъятых еще в древности, поскольку они приоткрывали некоторые тайны.)

Рождение Афины из головы Зевса

(из книги: H. B. Walters, Greek and Etruscan Vases, 1893)

Третий эписодий рассказывает о суде Афины Паллады над Орестом. Появившаяся прямо из головы Зевса, эта богиня-дева была символом мужества, рождаемого справедливостью, символом мудрости, доброты и покровительства для всех нуждающихся.

Орест и Афина Паллада

(из книги: Sir William Hamilton, Collection of engravings fr om ancient vases, vol. I–IV, 1791)

Афина взирает на просителя, обнявшего ее статую, и на Эриний, которых, по ее словам, она не может ненавидеть из-за их уродства, ибо это было бы несправедливо и немилосердно.

Эринии объясняют, кто они и зачем явились, называя себя «дочерьми Ночи», и сообщают, что в подземных жилищах их зовут «Карами». Орест также приводит доводы в свою защиту. Афина объявляет, что дело сложное и запутанное, поскольку в нем переплелось божественное и человеческое, а посему лучше собрать суд из достойнейших граждан Афин, которые принесут присягу (?) и станут вечными стражами закона (?).

Афина удаляется, и начинается второй стасим.

Участники хора Эриний размышляют о сказанном и соглашаются с Афиной, поскольку богиня «внушает им доверие». Но они, словно предчувствуя появление новых законов в этом мире, сетуют на то, что справедливости приходит конец.

Действие последнего, четвертого эписодия разворачивается в Ареопаге (месте, которое в древние времена было посвящено Аресу, там собирались войска и вершились казни). Справа появляется Афина, за ней – глашатай. Он вводит судей, которые рассаживаются лицом к зрителям.

Некоторые специалисты считают, что в этой части произведения Эсхил хотел изобразить суд Ареопага (в те времена уже находившийся в упадке) во всей его значительности, таким, каким он был в предшествовавшие века.

Возглавляет суд сама Паллада, Эринии выступают в роли обвинителей, а защитником Ореста становится Аполлон.

В защиту убийцы собственной матери бог использует довод, который еще тысячелетия будет весомым в истории человечества и воздействие которого мы ощущаем до сих пор: «Дитя родит отнюдь не та, что матерью зовется. Нет, ей лишь вскормить посев дано. Родит отец. А мать, как дар от гостя, плод хранит, когда вреда не причинит ей бог» (пер. С. Апта). Мысль эта принадлежит не Эсхилу, она родилась еще в доисторическую эпоху. Именно поэтому во все времена у большинства правивших родов первенство отдавалось наследникам-мужчинам. Женщину же представляли лишь питательной почвой, на которой всходит посев. Но посев этот дает росток именно того дерева, из семени которого он возник, и только силу, большую или меньшую, берет у вскормившей его почвы. Сегодняшние биологические исследования опровергают такой взгляд на людей и физический план существования. Мы не знаем точно, имел ли Эсхил в виду физическую сторону кровного родства или нечто большее. Пока нет доказательств обратного, согласимся с первым утверждением, которое представляется более очевидным.