Сергей Глезеров - Удельная. Очерки истории

Напротив участка Михайловых был пустырь с пригорком, на котором росло несколько больших берез и две сосны. Через дорогу, на углу Маклецовской, был тоже пустырь, где росла высокая трава.

Следующие дома по Павловской улице принадлежали Гадючим. Глава семьи – полковник царской армии, но демобилизовался еще до революции, поэтому ему удалось избежать репрессий. У Гадючих было два взрослых сына, Борис и Валентин, и дочь Вера, с которой мы потом учились в школе.

У них был большой сад, утопающий в цветах и кустарниках жасмина и шиповника. Фасад большого дома выходил на Павловскую, а второй дом был в глубине, во дворе, он был меньше, и к нему была пристроена конюшня, в которой стояли лошади, а потом конюшня превратилась в хлев, откуда доносилось мычание коровы, блеяние коз да кудахтанье кур.

Напротив дома Гадючих, на большом участке стоял маленький домик Эстрена. У них тоже было два сына и дочь Алька, моего возраста, с которой я играл. Но они скоро уехали, нам с Алькой не исполнилось еще и семи лет. В дальнейшем, в 1930 году, отец Альки был осужден по процессу «Промпартии» и расстрелян...

Участок тети Саши граничил с Гадючими,у них был общий забор, вдоль которого размещались два больших дома боковыми фасадами, главные фасады этих домов были обращены к Павловской улице. В каждом доме было по четыре трехкомнатных квартиры с остекленными с трех сторон верандами. Третий дом, поменьше, в котором размещалось три квартиры и дворницкая, находился в глубине участка. Перед этим домом был разбит фруктовый сад, где росли яблони, груши, вишни, кусты смородины, крыжовника, а также грядки с земляникой и овощами.

Со стороны заднего фасада к дому был пристроен целый комплекс хозяйственного назначения: 24 сарая для дров и живности, выгребная яма с чугунной крышкой на массивной цепи с противовесом в виде большой чугунной гири. Здесь же, на заднем дворе, размещался ледник, в котором было 24 чуланчика для хранения продуктов. Ледник имел бетонный остов, обсыпанный сверху землей и поросший травой, а под полом большое хранилище льда, который загружали зимой. Примерно в центре двора, между двумя большими домами, располагался колодец питьевой воды, откуда насосом вода подавалась в водонапорный бак, находящийся на чердаке одного из домов, и раздавалась по квартирам. Канализационные стоки собирались в бетонный колодец, с плотно закрывавшейся чугунной крышкой, и два раза в год вывозились ассенизаторами.

Каждая квартира имела в сенях небольшой шкафчик для продуктов, куда по утрам чухна и другие продавцы приносили молоко, масло, творог, овощи, рыбу и другую провизию. Расплачивались с продавцами, как правило, один раз в неделю.

Когда мы приехали, все квартиры в домах были заселены жильцами. Тетя Саша поселила нас в чудесной трехкомнатной квартире на первом этаже большого дома, стоящего в глубине двора. О такой квартире можно и сегодня только мечтать. Просторная прихожая, из которой двери открывались в каждую из трех комнат, в кухню и уборную. Все комнаты были изолированы, но по желанию могли сообщаться между собой, если открыть большие двустворчатые смежные двери. Из большой комнаты одна дверь вела на веранду, все три стены которой были застеклены разноцветными стеклами. Десять ступенек деревянного крылечка вели из веранды в садик. Летом весь наш дом утопал в зелени: огромные кусты сирени с обеих сторон крыльца, молоденькие дубы, тополя, кустарники боярышника, яблони, вишни во всех сторон обступали дом, создавая в нем своеобразный микроклимат, наполненный ароматом зелени и цветов.

А зимой?! Это была зимняя сказка. Зимы в те годы стояли очень снежные. Дворник дядя Вася разгребал снег и насыпал такие сугробы, что мы с Таней катались с них на санках. Деревья и кустарники, заборы, да и крыши домов – все стояло в праздничном белом убранстве, а из труб домов вились сизые струйки дыма.

Особенно мне запомнилась наша большая комната, или столовая, как мы ее называли. Два высоких окна, увенчанные тюлевыми занавесками и гирляндами цветов, выходили в сад. В широком простенке между окон стояло высокое двухъярусное трюмо в резной черной оправе. С обеих сторон от него стояли глубокие мягкие кресла в белых чехлах, а над ними на стене висели фотографии моих дедушек и бабушек. В трюмо отражалась противоположная сторона комнаты, на которой висели две картины в золоченых рамах, а между ними – печь квадратной формы с массивной каминной решеткой. Печь имела художественно оформленный выступ, на котором красовалось несколько фарфоровых статуэток.

Посредине комнаты стоял большой обеденный стол, покрытый плюшевой скатертью, которая во время обедов заменялась белоснежной полотняной. Над столом висела на массивной цепочке красивая голубая лампа с белым фарфоровым абажуром; к лампе была подвешена на тонком шнурке маленькая груша-звонок для вызова прислуги.

В углу у окна стоял черный полированный стол овальной формы, с резными ножками, покрытый так же очень красивой бархатной скатертью, на которую был установлен патефон в виде ящика темно-бордового цвета с трубой. Обычно, когда к нам приходили гости, патефон заводили. У нас было очень много чудесных пластинок с записью романсов Вяльцевой, Вари Паниной, Федора Шаляпина, вальсов «Над волнами», «На сопках Манчжурии», «Вальс цветов». Патефон имел отличный по тому времени звук, но когда кто-нибудь говорил, что это граммофон, мой папа обижался и обращал внимание на массивную белую бляху, вмонтированную в крышку ящика. На бляхе был изображен земной шар и выгравирована надпись «Патефон». Дело в том, что в отличие от граммофона, он имел не иголки, а алмазный несменяемый камень. В этом же углу, над патефоном висела небольшая икона Божией матери с лампадкой...

Из большой комнаты двери вели также в спальню и в маленькую комнату, где жила бабушка, а после ее смерти жил дядя Вася. Эта комнатка так и называлась – «Бабушкина», или «дяди Васи».

Печное отопление придавало дополнительный уют и экзотику жизни, а водопровод, канализация и даже горячая вода из бочка, вмонтированного в плиту, – все это создавало элементарные удобства, простоту обитания и вместе с тем комфорт.

Напротив нашей квартиры жили Бурковы. Их комфорт дополняла дровяная колонка, установленная в кухне, да большая белая ванна. Вскоре после Октябрьской революции все состояние Александры Гавриловны (мастерская, магазин и дома, в которых мы поселились) перешло в собственность государства. Уже через три-четыре года дома на Павловской улице стали терять свой привлекательный вид и ухоженность: перестал работать водопровод; палисадники, а потом и заборы, развалились, ледник не функционировал, за деревьями прекратили ухаживать – в общем, все стало общественным и вскоре пришло в полный упадок.