Жан Мари Констан - Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн

Подобные признания позволяют нам понять причины жестокости военачальников в эпоху Религиозных войн, когда любое напоминание о примирении расценивалось как предательство. Следуя неумолимой логике противостояния, которое на первом этапе войны все стремились увековечить, обе стороны яростно раскручивали маховик насилия и массового истребления конфессиональных противников.

Барон дез Адрет прекрасно понимал стоявшие перед ним задачи и вел войну по своему усмотрению, не задумываясь, как будут судить о нем другие. Он твердо знал: если нет возможности войну выиграть, значит, ее надо завершить, а лучший способ завершить войну — это вступить в переговоры с противником и найти приемлемый для обоих сторон компромисс. Чтобы найти компромисс, необходимо занимать сильную позицию; впрочем, такой позиции не было ни у герцога Немурского, ни у барона Адрета. Так что им просто повезло.

Согласие барона начать переговоры о мире приободрили герцога Немурского, и тот осмелился послать своего эмиссара выведать истинные замыслы капитана протестантов. Однако переговорная инициатива барона была воспринята в протестантских кругах крайне отрицательно, тем более что она не была санкционирована ни Конде, ни Колиньи. Отвечая возмущенным сторонникам реформированной церкви, Колиньи заявил, что необходимо «стерпеть любую наглость барона, иначе придется постоянно опасаться дурных выходок с его стороны, ибо будет гораздо хуже, ежели из наглеца он превратится в яростного гневливца».

Для сторонников католической партии переговорный демарш протестантского капитана, причинившего им столько зла, не прошел незамеченным. Маршал де Бриссак отправил барону Адрету письмо, в котором напомнил ему о тех временах, когда они вместе сражались в Италии, и о некогда связывавшей их дружбе. Маршал сделал ему два предложения на выбор — поступить на службу к королю или же покинуть французское королевство. В последнем случае маршал обещал ему сто тысяч экю золотом, которые будут выплачены в Страсбурге, находившемся в то время на иностранной территории (вольный город, принадлежавший Священной Римской империи германской нации). Если же барон решит покинуть лагерь протестантов и поступить на службу к королю, он получит должность командира роты из пятидесяти человек, сто тысяч ливров вознаграждения и орден Святого Михаила.

Барон остался равнодушен к обоим предложениям. У него созрел иной план. Он решил примирить обе партии и с присущей ему энергией принялся осуществлять свой замысел. Для начала он встретился в Балансе с Немуром. Однако протестанты, относившиеся к его переговорам и поступкам крайне подозрительно, приказали арестовать барона.

10 января 1563 года бывшие помощники барона, лейтенанты Монбрен и Муван явились к -своему начальнику, чтобы арестовать его. Барон схватил шпагу и решил дорого продать свою свободу, но когда лейтенанты пообещали, что обращаться с ним будут достойно, он сдался. Сначала Адрета посадили в тюрьму в Романе, а спустя некоторое время перевели в Ним, где он пробыл практически до очередного мира, заключенного 19 марта 1563 года.

Арест барона протестантами расстроил планы герцога Немурского, надеявшегося, что блестящая репутация и кредит доверия, которым наделило барона общественное мнение, позволят ему передать под власть короля Дофине и, быть может, даже города в долине Роны. Разделявшая эту точку зрения королева-мать писала: «В этот час на нашу сторону встал барон дез Адрет, теперь он готов подчиниться королю, моему господину и сыну, и передать ему во власть все те места, кои мятежники заняли в Дофине».

Обеспокоенный тем, как изменилось отношение католиков к барону, штаб протестантов решил снять Адрета со всех ответственных постов, удалить его как с поля боя, так и от стола переговоров. Вначале с узником обходились почтительно, однако со временем к нему стали проявлять меньше уважения. В Романе у него забрали оружие, то есть совершили акт в высшей степени символический по отношению к военачальнику, а затем арестовали все его бумаги. Из Романа барона ненадолго перевели в Монпелье, а затем в крепость в Ниме.

Для ведения процесса по делу барона дез Адрета назначили специальных комиссаров, так как судей он отверг — на том основании, что они «продались его врагам». Обладая рядом привилегий, как по праву рождения, так и в силу своего высокого ранга, барон потребовал, чтобы его судили в Дофине. Он утверждал, что не совершил ничего противозаконного, тем более что в вину ему вменяли всего лишь вступление в переговоры с роялистами, сознательно умалчивая о совершенных по его приказу и при его попустительстве жестокостях, ибо не только он, но и все вокруг знали, что именно его победы, одержанные в особенно тяжкие для протестантов времена, помогли его тогдашним друзьям-реформатам выйти из затруднительного положения. Об этом он также упомянул в беседе с Агриппой д'Обинье.

Проведя в заточении около двух месяцев, он был освобожден на основании Амбуазского эдикта; но положение его было незавидным, ибо жизни его явно угрожала опасность. Говоря словами Теодора де Беза, он получил свободу «без прощения и без приговора». Так как при освобождении ему не вернули отобранные у него после ареста бумаги, он потребовал правосудия у Гренобльского парламента, того самого, на который он сначала нагнал страху, а потом уладил дело миром. Советники парламента постановили удовлетворить все требования барона. Надо сказать, ходившие о нем легенды стали оборачиваться ему на пользу. Даже Рим опасался его набегов. В течение нескольких месяцев он был подлинным владыкой юго-востока Франции. Но могущество барона за несколько дней рассыпалось в прах. Брантом, посвятивший ему несколько строк, полагал, что, изменив партии протестантов, барон утратил доверие населения, и констатировал, что «барон никогда не был достаточно хорош ни для католиков, ни для гугенотов».

Сам барон совершенно иначе расценивал свое поведение. Как следует из письма к Немуру, он полагал, что действует по указанию королевы Екатерины Медичи, не желавшей мириться с усилением власти знатных, но надменных католических сеньоров, и утверждал, что королева-мать хотела усилить влияние Конде, чтобы сделать из него противовес могущественным Гизам, и прежде всего в Дофине, где барон обладал изрядным влиянием.

В разговоре с протестантом Агриппой д'Обинье барон Адрет использовал иные аргументы: например, возмущался усилившимся, на его взгляд, влиянием пасторов, входивших в окружение Колиньи. В частности, он сказал, что «господин адмирал руководил военными действиями, опираясь на циркуляры министров [протестантские пасторы именовались министрами], и хотел, чтобы краснобаи судили тех, кто силен в делах, а не в речах».