Жан Мари Констан - Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн

Вскоре барона вновь призвали на ратные подвиги, и он переложил заботу о сохранении завоеванных городов на плечи заместителей. В Лионе Адрет узнал, что Конде сместил его с должности наместника и передал этот пост Субизу. Однако новый наместник сумел не только не вызвать гнев барона, но и в высшей степени польстить его самолюбию. Он передал под его командование несколько превосходно вооруженных отрядов и воздал ему почести за его доблесть. Субиз даже дерзнул посоветовать Адрету в дальнейшем воевать с меньшей жестокостью. И, судя по словам Д'Обинье, барон нисколько не рассердился на Субиза и продолжал считать его «превосходным, отважным, мудрым и наидоблестнейшим среди капитанов».

Возможно, барон и затаил обиду на Конде, но он этого никогда не показывал, а впоследствии утверждал, что неприязнь он испытывал исключительно к Колиньи. Исправно откликаясь на призывы протестантов о помощи, доносившиеся со всех сторон, и прежде всего от его заместителей, оставленных им в городах провинции Конта Венэссен и долины Роны, барон Адрет вновь выступил в поход.

25 июля он прибыл в Вальреас, незадолго до того разграбленный отрядами графа де Сюза. Барон захватил город и обратил знаменитого провансальского капитана в бегство. Еще через день Адрет взял крохотный городок Тюлет. Напуганные его победоносным рейдом, итальянские наемные гарнизоны, защищавшие многие города Конта Венэссен, спешно покинули провинцию.

В это время Субиз прислал барону депешу, в которой просил его немедленно подняться вверх по Роне и встать на защиту Лиона, которому угрожал герцог Немурский, католический принц, принадлежавший к одной из ветвей Савойского дома. Барон откликнулся на призыв, но дважды потерпел поражение при Борепере. Однако будучи опытным тактиком, он сумел заставить герцога Немурского отступить во Вьенн и запереться в городских стенах, позволив тем самым Субизу доставить в Лион продовольствие и вооружение. В течение трех недель барон осаждал Немура во Вьенне, что для герцога было равносильно поражению. Не сумев победить барона на поле боя, герцог решил попытаться одержать победу другим оружием, а именно, оружием переговоров.

Итак, мы видим отважного боевого командира на перепутье: как вести себя дальше и с кем продолжать войну? Несмотря на дружеские отношения с Субизом, свое юридическое отстранение от должности наместника барон счел публичным унижением, и чувство обиды, похоже, сыграло весьма существенную роль в его решении начать переговоры с герцогом Немурским и представителями короля.

На «смещение» Адрета Конде решился под давлением консулов Лиона, которым барон перестал внушать доверие. В самом деле, он покончил с военными учениями протестантов, изначально задуманными для того, чтобы при случае «освободить» короля от «дурных влияний». Памятуя о жестокости барона, чиновники с ужасом представляли себе, какие действия при первом же их неподчинении он может предпринять. Барон прекрасно знал, чего опасаются католики, и, вступив в переговоры, попытался объяснить свою позицию.

В письме к герцогу Немурскому от 15 ноября 1562 года он попытался оправдаться перед католическим принцем в гибели де Ламот Гондрена и в тех «суровых мерах, которые ему пришлось принять в Вальреасе, Болене и Пьерлате». Барон утверждал, что это был всего лишь «ответ на варварское истребление протестантов, учиненное графом де Сюзом и [Себеллони] в Оранже», что он всего лишь мстил за жертвы отвратительной резни, устроенной другими, католическими капитанами, чье поведение, в сущности, ничем не отличалось от его собственного.

В качестве второго аргумента в свою пользу он привел тот факт, что протестантская партия очутилась в тяжелом положении, ибо «с ней перестали считаться вовсе», а он своими доблестными победами способствовал восстановлению ее репутации.

Третьим аргументом в свою защиту он решил растрогать католического военачальника. Он написал, что «никогда не изменял данному слову» (однако Агриппа д'Обинье сообщает, что в Монбризоне он не посчитался с обещаниями, данными его заместителями) и «всегда соблюдал все требования, предписанные человечностью и благонравием, особенно когда ему доводилось решать участь католических дворян, женщин и знатных сеньоров».

И наконец, он заявил, что действовал не из честолюбия, а исключительно исполняя приказы принца Конде, тем более что сам он встал на сторону протестантов по тайному повелению королевы-матери Екатерины Медичи, а посему целью его было «поддержание свободы короля и протестантов, и борьба против тех, кто нарушил эдикты». В заключение барон написал, что если бы его противники «выпустили короля на свободу и поступили по справедливости с протестантами», он бы сам отказался от титула наместника провинции Дофине в пользу герцога Немурского и «принес бы ему обет верности и повиновения, как то и положено».

Изменились ли аргументы барона Адрета через двенадцать лет, в ноябре 1574 года, когда он отвечал на вопросы Агриппы д'Обинье?

Во-первых, он вновь озвучил идею мести за «убийства», совершенные католиками, однако конкретных фактов не привел. Он напомнил о «беспорядках в Маконе», где губернатор-католик Сен-Пон заставил пленных протестантов прыгнуть в воды Соны, «чтобы дети и женщины» католического вероисповедания могли полюбоваться, какой «мучительной смертью умирают гугеноты». Но в этом случае его подвела хронология: события в Маконе произошли после событий в Сен-Марселене и Монбризоне. И он забыл о бойне в Оранже, хотя именно о ней он писал герцогу Немурскому, так как событие это, несомненно, оказало влияние на его дальнейшие поступки.

Второй аргумент, выдвинутый им в свою защиту, звучал так: он вел себя по отношению к католикам менее жестоко, чем католики по отношению к протестантам.

Третий довод был такой: военачальник, не желавший выглядеть малодушным трусом в глазах подчиненных, не должен был оставлять безнаказанной «гибель своих верных соратников», а единственным средством заставить врага «прекратить варварство» является «воздать ему по заслугам». И в качестве доказательства своей правоты он рассказал Агриппе д'Обинье, как некоторое время назад «три сотни захваченных в плен вражеских всадников были возвращены (…) противнику, только у каждого из них была отрезана стопа на одной ноге и кисть на одной руке», после чего враг изменил свое поведение и «беспощадная война превратилась (…) в обмен любезностями».

Четвертым аргументом барон выдвинул необходимость поддержания дисциплины среди солдат, равно как и необходимость постоянной демонстрации решимости и непреклонности военачальника. Невозможно, говорил барон, «обучить солдата держать в руке и шпагу, и шляпу одновременно». Перед ним был враг, похвалявшийся, что сражается во имя короля. Если бы на этом основании «он вел войну, соблюдая все законы вежества», «опустив голову и понурый сердцем», его армия терпела бы поражение за поражением, так как у солдат не было бы никакой мотивации идти в бой. Кроме того, в те времена каждый солдат мог в любую минуту дезертировать. Чтобы избежать стихийной «демобилизации», чтобы у солдат не было искушения сбежать при виде превосходящих сил противника или, получив легкое ранение, сдаться врагу, «следовало дать им понять, что надежным пристанищем для них может быть только солдатский строй» и жизнь свою «они могут сохранить только в том случае, если победят».