Николай Непомнящий - Загадки истории России

Словом, понятно — к поискам столь древнего сокрытия (если оно действительно существует) не следует подходить по-дилетантски. Библиотека московских государей, как и иные тайники очень большой давности, — возможные объекты для исключительно высокопрофессионального, совершенного исторического и археологического поиска! Если древний тайник и будет когда-нибудь найден, его должны обнаружить и идентифицировать с искомым самыми современными научными средствами и по методикам неразрушающего контроля. Его заранее разработанное и научно обоснованное раскрытие станет, поверьте, величайшей научно-практической проблемой государственного и даже мирового значения на многие годы. Если все-таки предварительная историко-краеведческая разработка проблемы, программа поиска и спасения предполагаемой царской либереи сохранит любительский статус, то при обнаружении последней неотвратимо последует трагическая дня большой науки, литературы и нации развязка. Ведь не зря простая народная пословица гласит: «Готовь телегу зимой, а сани летом». Эта расхожая просторечная формула актуальна даже для людей науки. Библиотека — задачка едва ли не уровня, на котором должны быть сконцентрированы средства человеческого сообщества, силы и знания лучших специалистов мира.

Итак, в целях проводимого нами скромного разбирательства по расшифровке тайны четырехвековой давности настало время некоторой детализации наличной информации, вынесения на рассмотрение ревнителей следующих вопросов:

1) из каких именно первоисточников известно о существовании средневековой библиотеки русских царей (Иоанна Грозного)?

2) если таковая действительно существовала, то что именно сообщают источники о месте ее хранения и на какой момент времени?

3) что входило или могло входить в понятие «библиотеки русских царей» XVI века?

4) из каких именно источников следует, что библиотека «исчезла» или «утрачена» и какова причинно-следственная связь в деле исчезновения царской либереи?

5) где именно находится или, вероятно, может находиться либерея?

По ходу такого разбирательства мы уже прибегали и обратимся еще не раз к текущим оценкам. Если заглянуть в энциклопедический словарь, оценка — «отношение к социальным явлениям, человеческой деятельности, поведению, установление их значимости, соответствия определенным нормам и принципам морали. Определяется социальной позицией, мировоззрением, уровнем культуры, интеллектуального и нравственного развития человека. С другой стороны, учет мотивов, средств и целей действия, его условий, места в системе поведения личности — необходимое условие его правильной оценки».

Всякая реалистичная «оценка не превращает ложь в истину и истину не в истину. Оценка — это выбор между полезным и вредным» — говорил китайский философ Мо-цзы еще в V веке до новой эры.

Хочется надеяться, что настоящий простейший анализ сыграет свою полезную роль на пути к установлению истины.

Что нам известно из прошлых публикаций? Ученый, автор многих трудов по истории русской книги М.И. Слуховский, беседуя с корреспондентом журнала «В мире книг» (1971), так описывает интересующие нас первоисточники: «Ранние свидетельства о библиотеке относятся к XVI веку, из них первое принадлежит Максиму Греку. Максим был европейски образованный человек, полиглот, книжный знаток. В 1518 году он прибыл в Москву из одного афонского монастыря по вызову великого князя Василия III. Целью вызова была работа по переведу на русский язык имевшихся в Москве греческих церковных пособий. Когда Максима ввели в великокняжеское хранилище, он в восхищении воскликнул, что даже за границей не видел подобного книжного богатства. Максиму поручили разобрать греческие книги, а затем приняться за перевод «толковой псалтыри».

Данное известие достаточно надежно, но носит слишком общий характер. Следующее показание о библиотеке принадлежит дерптскому пастору Веттерману и помещено в «Ливонской хронике» рижского бургомистра Ниенштедта, лично слышавшего рассказ пастора. Дело относится к 1565 году.

…По словам Веттермана, он вместе с некоторыми другими немцами, знавшими по-русски, был приглашен в московский дворец. Здесь ему вынесли из тайника для осмотра несколько книг царской библиотеки, которая якобы не отпиралась свыше ста лет (примерно с 1465 года, то есть со времен начала царствования Иоанна III Васильевича. — Авт .). В числе показанных манускриптов были произведения на греческом, латинском и древнееврейском языках, в Европе повсеместно исчезнувшие. Наибольший интерес вызывает третье свидетельство, принадлежащее так называемому «дабеловскому анониму». Дерптский профессор Дабелов в начале XIX века отыскал в городе Пярну и ввел в научный оборот (частично через своего коллегу Клоссиуса) библиографическое извлечение из записки какого-то пастора, имя которого осталось неизвестным. Извлечение представляет собой якобы перечень ряда книг царской библиотеки и содержит исключительно редкости античного мира. Пастор говорит, ни много ни мало, о 800 «рукописях с Востока», греческих и латинских, писанных на пергаменте, облаченных в золотые переплеты. Некоторые имена авторов и книжные заглавия, указанные в перечне, совершенно не известны науке. Однако документ, однажды виденный Дабеловым в пярнуском архиве, в дальнейшем не подвергался обследованию. Сам Дабелов, пытавшийся рассмотреть его вторично, не смог этого сделать, несмотря на все старания: документ, относящийся к XVI веку, исчез. Изложенных сведений оказалось вполне достаточно для возникновения версии о бесценном книжном фонде, скрытом при дворе русских царей».

Итак, все показания XVI века принадлежат исключительно неправославным священнослужителям. Уже в XVII веке, по сведениям Слуховского, «по Европе ходила слава о каком-то тайном книжном собрании в Москве. Униат Петр Аркудий, направленный в 1600 году (время царствования Бориса Годунова. — Авт. ) Ватиканом для проверки, донес, что ничего замечательного обнаружить ему не удалось. Французские купцы в 1628 году (время царствования Михаила Федоровича. — Авт .) ходатайствовали перед герцогом Ришелье о приобретении в Московии редких церковных и светских сочинений.

Хорват Юрий Крижанич, идеолог панславизма, безуспешно добивался в 1659 году назначения на работу в привлекавшую его русскую придворную библиотеку и позволения составить ее каталог. Упоминает (со слов шведского дипломата-библиофила И.Г. Спарвенфельда) о царском книжном собрании и швед Николай Берг. Однако ни приведенные высказывания, ни другие менее доказательные, мною опущенные, не привносят в наш вопрос чего-либо нового.