Пер Сюндман - Полет инженера Андре

- На что ты надеешься? - спросил я.

Андре пожал плечами.

- А ты?

- На то, что наш пеший переход по льду начнется, возможно, ближе к Земле Франца-Иосифа или к Шпицбергену.

- Ты боишься.

Я подумал.

- Нет, по-моему, не боюсь. Просто я теперь уверен, что наша затея безнадежна.

- Черт с ним, - сказал Андре и велел нам сбрасывать балласт, чтобы "Орел" поднялся и гайдропы еще раз могли повернуть парус на место.

С половины второго мы шли прямо на восток.

Около трех ветер несколько сместился к югу, и наш курс изменился на ост норд-ост.

Отяжелевший от влаги и льда атоостат терял высоту, и снова гондола запрыгала по льдинам, как мяч.

Стриндберга опять укачало, у него началась рвота с сильным кашлем.

В начале шестого тучи развеялись, открылось синее небо, солнце с востока дохнуло на нас теплом.

"Орел" медленно пошел вверх.

Андре вопросительно посмотрел на меня.

- Решай сам, - ответил я.

Андре надолго призадумался Потом осторожно открыл клапаны и снова закрыл их, как только балластные тросы коснулись льда. После этого он спустил на лед якорь, и наш полет прекратился. Это было в половине седьмого утра, 14 июля.

Мы находились на 82°56' северной широты и 20° восточной долготы1.

1 От условного начального меридиана. По Гринвичу - 29° восточной долготы.

- Тебе надо решать, - сказал я Андре - Либо мы отчаливаем и идем дальше, либо садимся.

- Я не единственный член экипажа "Орла". - Он повернулся к Стриидбергу. - Твое мнение?

- Ветер дует в основном на северо-восток, - ответил тот, нерешительно улыбаясь. - Не очень-то похоже, чтобы нам удалось подойти близко к полюсу. Разве что ветер вдруг усилится и сместится к югу. Мне это кажется маловероятным. Можно также допустить, что он вдруг подует на юг или юго-запад и в несколько часов принесет нас в Россию. Но это тоже маловероятно. Если продолжать идти нынешним курсом, нас понесет над Ледовитым океаном к Новосибирским островам. Ветер слабый, мы пойдем медленно. А сброшено уже очень много балласта. Вряд ли нам удастся достичь Сибири или островов к северу от нее.

- Ты считаешь, что мы должны сесть? - спросил Андре. Губы его распухли, потрескались, во рту пересохло.

Я достал из гондолы бутылку "Лучшего Коронного Пива", откупорил и подал ему.

Андре повторил свой вопрос.

Стриндберг опять улыбнулся. Его лоб избороздили морщины, брови насупились, щетина на щеках и подбородке казалась пегой. Он поминутно облизывал губы. Глаза припухли и покраснели, на ресницах налипли желтые комочки. Я заметил нервные движения его рук.

- Трудно оценить все "за" и "против", - сказал он наконец. - Не знаю. Но если лететь дальше, то на такой высоте, чтобы мы могли поспать и отдохнуть.

- А что думаешь ты? - Андре обратился ко мне.

- Ты уже знаешь мое мнение.

- Сформулируй его.

- Ты полагал, что "Орел" сможет лететь не меньше тридцати суток на высоте сто пятьдесят-двести метров над льдами, - сказал я. - Наш французский друг Алексис Машурон считал, что мы продержимся в воздухе еще месяц, если переберемся на строповое кольцо и обрубим гондолу и несколько балластных тросов Однако не прошло и сорока восьми часов после старта, как подъемная сила шара уже уменьшилась настолько, что гондола ударилась о лед.

- Туман, влажность, обледенение, - сказал Стриндберг - И потеря гайдропов.

- Продолжай, - сказал Андре.

- Приходятся признать, что наш полет технически не удался. Продолжать его - значит, скорее всего, уйти еще дальше от островов и материка. Следовательно, надо сесть. Нам придется идти по льду гораздо меньше, чем прошли Нансен и Юхансен.

Андре опустил голову на ладони.

- Тебе нужно время на размышление? - спросил я.

Сколько часов всего удалось нам поспать после старта с острова Датского?

- Все дело в усталости, - произнес Андре.

Он встал и осторожно открыл клапаны. Засипел газ, "Орел" медленно пошел вниз. Андре дал команду тормозить спуск, сбрасывая остатки песка, чтобы посадка была возможно мягче.

Почтовый голубь продолжал летать вокруг аэростата. Вдруг - мы видели это все трое - он сложил крылья, камнем упал вниз и исчез в снегу.

Около восьми часов гондола коснулась "земли". Мы продолжали стоять на палубе, если бы мы спрыгнули на лед, "Орел" снова поднялся бы вверх на несколько минут.

Гондола повалилась на бок и поползла, вспахивая снег. Мы держались за приборное кольцо и стропы.

Клапаны были маленькие, и только в десять минут девятого "Орел" огромным куполом лег на полярный лед.

Мы покинули гондолу и ступили на льдину, покрытую пятисантиметровым слоем тяжелого, мокрого снега.

- Голова кружится, - сказал Стриндберг. - Такое чувство, будто лед качается на волнах.

Он отыскал в гондоле один из своих фотоаппаратов, укрепил его на штативе и отошел немного на юг, чтобы сделать снимки нашей посадки.

- Хорошая посадка получилась, - сказал Андре. - Мягкая, без единого толчка. А то, что гондола прокатилась немного по льду, это неизбежно.

Потом медленно обошел вокруг шара.

Первым делом надо было ставить палатку, тут я не нуждался в указаниях Андре.

Мы еще раз каждый порознь провели определение места, и прежний результат подтвердился. Мы находились на 82°56' северной широты и 20°52' восточной долготы.

Стриндберг взял наудачу две банки консервов.

- Из мяса и воды получается суп, - сказал он. - А суп всегда идет легко. Даже если ты устал до смерти.

Мы окликнули Андре.

Он не участвовал в работе. Он медленно ходил вокруг шара.

Андре нехотя подошел к нам.

- Оболочка, пояс, сеть, стропы - все покрыто толстой коркой льда, отметил он. - Не меньше тонны льда.

Поев, мы со Стриндбергом подошли к гондоле, открепили стропы и не без труда поставили ее прямо.

Андре привязал национальный флаг к 2,5-метровому шесту и приторочил его к гондоле.

- Вы двое можете спать в гондоле, - распорядился он. - Троим будет слишком тесно. Я лягу в спальном мешке в палатке.

У нас не было ни сил, ни охоты спорить.

- Я смертельно устал, - сказал Стриндберг. - Как приятно быть смертельно усталым, когда знаешь, что можно в любую минуту спокойно лечь и поспать. Даже оттягиваешь эту минуту, чтобы потом сильнее насладиться.

Он стоял на коленях, глядя наружу в одно из двух окошек гондолы.

- Андре пытается влезть на шар, - произнес он немного погодя.

- Может, он еще не уразумел, что ситуация в корне изменилась, заметил я.

- В оболочке осталось много газа, - сказал Стриндберг. - Знаешь, что я думаю?

- Знаю. Ты думаешь, что Андре закрыл клапаны.

Проснувшись в четверг, 15 июля, я почувствовал, как меня всего ломит. Так бывает, когда долго лежишь на не слишком мягкой постели.

Мы приготовили завтрак и расселись в палатке на большом спальном мешке.