Пер Сюндман - Полет инженера Андре

Я был инженер, человек техники. Мои познания в латыни остались на уровне гимназии. Natura abhorret vacuum - кажется, это слова старика Аристотеля? Хотя он говорил по-гречески?

Проснуться зимним утром в детстве, проснуться зимним утром и увидеть на лугах и полях свежий, нетронутый снег. Одеваешься, выбегаешь, торопишься первым пройти по земле, ставшей вдруг девственно чистой.

Разумеется, радость от мысли, что ты первым ступил на Северный полюс, еще не веский повод. Исследование и наука. Как уже говорилось, человеку трудно мириться с неизвестностью. Еще недавно шел спор, представляет ли собой Гренландия остров или часть Американского материка. Норденшёльд полагал, что в глубине Гренландии есть леса, Нансен доказал обратное. Теперь нам известно, что полярный бассейн в самом деле бассейн, покрытое льдами море, а не вторая Гренландия. Однако в этом море могут быть еще тысячи неоткрытых и неописанных островов.

Но и наука, исследование тоже всего не исчерпывают. Наверно, есть еще что-то, что не так просто определить.

Норденшельд приводит странный случай, который произошел во время одной из его давних зимовок на Шпицбергене.

Один плотник, по фамилии Снабб, вдруг покинул лагерь и пошел через замерзший залив на север. Он шагал решительно и быстро, как будто спешил куда-то по делу.

Его окликнули. Он не отозвался. Стреляли в воздух из винтовки. Он даже головы не повернул, упорно продолжал шагать на север.

Норденшёльд послал за ним вдогонку двоих, но было поздно, они не успели догнать его до сумерек. На следующий день два часа шли по его следам, потом их замело метелью.

Плотник ушел на север. Он не вернулся.

Это было в 1872 году.

Краткий рассказ профессора Норденшёльда о плотнике Снаббе легко истолковать неверно. Это рассказ не столько о человеке, сколько о стране света, имя которой "Север".

Наступил второй день после моей встречи с Андре. Облачная погода, юго-западный ветер, повышение температуры и нудный мелкий дождик

На площади Брюнкеберг не было уже ни льда, ни снега, когда я вошел в здание Управления патентов и регистрации.

Как и два дня назад, меня встретил инженер Кюйленшерна, однако на этот раз он держался скромнее и не докучал мне допросами.

Он провел меня в комнату, где стояло три-четыре кожаных кресла и кожаный диван.

Он предложил мне голландскую сигару и поднес спичку.

В комнате было два окна.

У одного из них стоял молодой человек с прямодушно улыбающимися глазами, прямодушно улыбающимся ртом, прямодушно улыбающимися, закрученными вверх усами.

У него было юношеское лицо: чистый и гладкий лоб, никаких складок или морщин вокруг глаз, округлые щеки, гладко причесанные волосы с пробором, маленькие уши, энергичный, хотя и скошенный подбородок.

Улыбка его была улыбкой очень молодого человека.

Он подошел ко мне.

Я встал.

- Кнют Френкель? - спросил он, подавая мне правую руку.

- Да, - ответил я.

Он мог не представляться, я узнал его лицо по сотням портретов, напечатанных в газетах и журналах этого года.

- Столоначальник Нильс Стриндберг, если не ошибаюсь? - сказал я.

У него была маленькая узкая кисть. Он низко поклонился.

- Рад вас увидеть, инженер Френкель, - ответил он. - Разрешите мне процитировать одну австрийскую газету. "Чтобы задумать полет на Северный полюс и обратно на аэростате, должно быть либо дураком, либо мошенником, либо шведом".

Кюйленшерна расхохотался.

Стриндберг выпрямился, по-прусски щелкнул каблуками

- Итак, кто вы: дурак, мошенник или всего-навсего обыкновенный простоватый швед?

- Я рад с вами познакомиться, - сказал я. - Позвольте процитировать английскую газету. "Шведский народ, право же, чересчур честолюбив. Народ, который создал сведенборгианизм и гётеборгскую лицензионную систему, может позволить себе оставить часть лавров девятнадцатого столетия другому народу, пускай даже не столь отважному и славному, как сыны Тора и Одена..."

Я все еще держал руку Стриндберга в своей руке.

Его лицо представляло собой, что называется, сплошную по-детски открытую улыбку.

- Ни дурак, ни мошенник, - продолжал я. - А всего лишь обыкновенный швед датского происхождения, возможно простоватый, но скорее излишне честолюбивый.

У Стриндберга было совсем юное лицо, округлые щеки, никаких морщин на лбу, вокруг глаз и улыбающихся губ.

Мне были приятны его улыбка и веселый взгляд.

Его маленькая кисть совсем пропала в моей руке.

Неожиданно рядом с Нильсом Стриндбергом возник Андре. Должно быть, он вошел в ту же дверь, что и я.

Он поздоровался и сразу же бесстрастно осведомился, обдумал ли я все как следует.

- Мое ходатайство остается в силе, - ответил я.

Андре кивнул.

- Прекрасно.

Тем временем Стриндберг сел в одно из кожаных кресел. Он был одет элегантно, почти щеголевато. Он чиркнул спичкой, я наклонился над его протянутой рукой и зажег свою потухшую голландскую сигару.

На левом мизинце у него был массивный золотой перстень, галстук украшала булавка с крупной жемчужиной, черные туфли почти совсем скрывались гамашами из серого сукна.

Прикуривая от предложенной им спички, я вдруг подумал, что он похож на Оскара Уайльда.

- Я знал, что вы придете сегодня, а не завтра, - сказал Андре. - Вот почему я пригласил Нильса Стриндберга. Он недолго ждет, от силы полчаса.

У Андре было лицо усталого человека

- По существу, нам бы следовало сейчас составить контракт, - продолжал он. - Но есть еще одно, не менее важное дело.

- Какое? - спросил я.

- Пойдем-ка в "Рунан" и побратаемся.

Доктор Экхольм больше не претендовал на участие в экспедиции. Я понимал, что вопрос - кто взамен него станет третьим участником - касается не только этого третьего и двух остальных, а представляет немалый общественный интерес. Это было видно хотя бы по всевозможным домыслам, которым предавалась пресса после сентябрьского конфликта между Андре и Экхольмом.

И однако я недооценивал масштабы общественного интереса.

Первой новость опубликовала "Афтонбладет", она поддерживала близкий контакт с Андре. Я купил два номера газеты - один для себя, другой для моих родителей.

На следующий день я был знаменитостью.

Все газеты Швеции, да что там - всей Скандинавии, писали обо мне, рассказывали, где и когда я родился, где учился, сообщали, что я жил в Северной Швеции. Печатали мои фотографии и похвально отзывались о моей личности, моем нраве и крепком телосложении.

Еще через день я был известен во всем просвещенном мире. Газеты Германии, Франция, Италии, Испании, России, Америки, Бразилии и прочих стран заверяли меня в телеграммах, что Андре не мог сделать лучшего выбора и что они готовы заплатить мне щедрый гонорар за путевые репортажи, причем щедрость их будет особенно велика, если им будет предоставлено исключительное право публиковать мои репортажи.