Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира

До того как железные дороги отняли у пейзажа четкость, а тех, кто живет среди этого пейзажа, сжали до лиц на платформе и фигур в поле, путешественников часто поражали внезапные перемены в облике местных жителей. Переехав через реку или свернув в сторону на перекрестке, те, кто ехал в карете, могли оказаться среди людей, которые выглядели совершенно иначе, чем прежние, – одевались по-другому, строили дома по-другому, говорили на другом языке и имели другое, свое собственное, представление о гостеприимстве. Цвет глаз и волос, форма голов и лиц и даже то, как местные жители вели себя, наблюдая за проезжающей каретой, могли измениться внезапнее и резче, чем растительность.

Быстрота движения усиливала и подчеркивала эти различия, и тогда границы между племенами часто становились видны с поразительной четкостью. Есть свидетельства, что на левом берегу реки Адур в области Шалос к востоку от Байонны местные жители были рослыми, сильными, сытыми и приветливыми, а на правом берегу той же реки жили тощие, нищие и недоверчивые люди. Климат, вода и пища, давние и новые переселения, соперничество между кланами и необъяснимые различия в обычаях и традициях могли превратить даже крошечный край в лабиринт с нигде не отмеченными границами. Даже цивилизованные, как считалось, части страны были изрезаны этими границами так же сильно, словно провинции какой-нибудь империи после ее падения. По словам Ретифа де ля Бретонна, в Бургундии две соседние деревни, Нитри и Саси , так отличались одна от другой (в Нитри жители были вежливыми, в Саси грубыми), что некий граф де С. «выбрал их специально для того, чтобы иметь возможность видеть значительную часть страны, не уезжая очень далеко (расстояние между деревнями было около 3 миль), и таким образом составить сокращенное описание сельской жизни во всем королевстве». Мать самого Ретифа всегда считалась в Нитри чужой, потому что была родом из деревни, которая находилась на другом берегу реки Кюр, в 10 милях к западу. «Согласно обычаю, ее зятья и снохи не любили ее, и никто в деревне не вставал на ее сторону, потому что она была чужеземкой».

Легко представить себе изумление и растерянность богатых горожан, которые отправлялись в путешествие, чтобы узнать свою страну, а в результате обнаруживали только способную свести с ума человеческую мозаику из племен и кланов. Даже короткое путешествие по северу Франции не позволяло человеку составить ясное представление о том, что значит слово «французский». В Дьепе жили «поллете» или «полтезы» – народ рыбаков, говоривший на языке, в котором с трудом можно было узнать разновидность французского. Туристы из-за Ла-Манша, которые покупали их резные изделия из слоновой кости и глазели на их женщин в сборчатых нижних юбках и верхних юбках до колена, задавали себе вопрос: почему эти люди так не похожи на остальное население? (Ответ неизвестен до сих пор.) Дальше на побережье, в городе Булонь-сюр-Мер, был пригород Ле-Портель , где жила особая группа населения числом около 4 тысяч человек, которые отличались высоким ростом, красотой и силой. В 1866 году один антрополог предположил, что жители Ле-Портеля имеют андалузское происхождение, но его исследование голов, ладоней, ступней и грудей женской части населения пригорода (мужчины были в море) оказалось неубедительным. Далее на расстоянии 30 миль в глубь страны, к востоку от города Сент-Омера, сельским хозяйством на «плавучих островах» занималось особое сообщество, которое имело свои собственные законы, обычаи и язык. Эти люди жили в низких домах возле каналов в пригородах Опон и Лизель, которые и сейчас выглядят как фламандский анклав во французском городе.

Многим путешественникам казалось, что многочисленные и разнообразные группы населения Франции имели между собой мало общего, кроме своей принадлежности к человеческому роду. Но даже в этой принадлежности были сомнения. Так, в конце XIX века появились сообщения об отличающихся от своих соседей автономных племенах на границах Бретани и Нормандии. На Лазурном Берегу, в горной местности за Каннами и Сен-Тропезом , рассказывали, что на рынки местных городов приходят с гор дикари, одетые в козьи шкуры и говорящие на своем собственном, непонятном для других языке. В 1880 году в лесах вокруг города Вилле-Котре (родина Александра Дюма, в 45 милях к северо-востоку от Парижа) один антрополог обнаружил « несколько стоящих в стороне от дорог деревень , жители которых принадлежат к совсем иному типу, чем жители соседних деревень, и, кажется, имеют признаки особой расы, существовавшей до тех киммерийских вторжений, с которых начинается наша историческая эпоха».

Теперь, когда прошло еще сто лет и лес Вилле-Котре – широко разрекламированное место экскурсий для парижан, куда можно доехать поездом за сорок пять минут с Северного вокзала, его «доисторическое» население навсегда останется загадкой. Для французской антропологии ее доисторический период закончился лишь в годы революции. До этого государство не интересовалось культурными и этническими различиями среди народных масс. Статистических данных этого рода о времени до правления Наполеона мало, и даже данные эпохи Наполеона ненадежны. Науки, позволяющие анализировать физические и культурные особенности населения Франции, возникли лишь тогда, когда племена, которые они собирались изучать, начали превращаться в современных граждан Франции. Но любознательные путешественники все же задавали тревожный вопрос: кто такие жители Франции?

С политической точки зрения ответ кажется очень простым. Жители Дьепа, Булони, Гу и Сен-Верана – все принадлежали к одной и той же нации. Они все несли ответственность перед местными парламентами и, в конечном счете, перед королем. Большинство из них платили налоги деньгами, трудом (поддерживая в порядке дороги и мосты), а с конца XVIII века, когда была создана система регулярного призыва юношей в армию, стали платить еще и человеческими жизнями. У них были чиновники, назначенные местными властями: инспектор, собиравший налоги, и полицейский, чтобы следить за порядком в общине. Но на законы, особенно на те, которые касались наследования, часто не обращали внимания, и непосредственных контактов с центральной властью было крайне мало. Государство эти люди воспринимали как нечто опасное и вредное для них: его посланцами были солдаты, которых они должны были кормить и брать на постой, судебные приставы, которые конфисковывали их имущество, и адвокаты, которые решали имущественные споры и забирали себе большую часть денег, доставшихся победившей стороне. Принадлежность к числу французов не была предметом гордости и даже не объединяла людей. До середины XIX ве ка мало кто из жителей Франции хотя бы раз видел ее карту и мало кто из них слышал что-нибудь про Карла Великого и Жанну д’Арк. Франция, по сути дела, была страной, где все жители – иностранцы. По словам одного писателя-романиста, по происхождению крестьянина из провинции Бурбоне, в 1840-х годах это было так же верно, как до революции.