Вальтер Скотт - Дева озера

Когда бродил я по стране

В одежде, не присущей мне,

Я звался именем другим

И все ж по праву звался им:

Фиц-Джеймс - так на норманский лад

О всяком Джеймсе говорят.

Таясь, я лучше видеть мог,

Где поднял голову порок".

Затем - вполголоса: "Итак,

Изменница, я был твой враг!

Нет, никому не открывай,

Как я пришел в озерный край

И как меня послала ты

Туда, на горные хребты,

Где чудом, в битве победив,

Твой государь остался жив".

И - громко: "Этот талисман

Тебе в горах Фиц-Джеймсом дан.

Окончена Фиц-Джеймса роль.

Чем наградит тебя король?"

29

Да, видно, знал король давно,

Кем сердце Элен пленено.

Теперь она глядит смелей,

Но страх за Грэма ожил в ней,

А также страх за храбреца,

Что встал за честь ее отца.

И, благородных чувств полна,

Просила милости она,

Хоть Родрика тяжка вина.

Король вздохнул: "Увы, лишь бог

Жизнь Родрика продлить бы мог.

Вот было сердце! Вот рука!

Я знаю мощь его клинка.

Не надо мне богатств моих,

Лишь был бы он среди живых.

Но перед Элен я в долгу.

Чем отплатить я ей могу?"

И Элен к Дугласу идет,

Кольцо, краснея, отдает,

Чтоб короля отец просил

О том, что ей назвать нет сил.

Король сказал: "Суров закон.

Мятежников карает он.

Где Малькольм? Да свершится суд!"

Грэм преклонил колено тут.

"Тебе, бунтарь, пощады нет.

Ты, нашей ласкою согрет

И принят милостиво в дом,

Ответил буйным мятежом,

И у тебя, от нас вдали,

Мои враги приют нашли.

Твоя вина известна всем.

Вот цепь и стража, дерзкий Грэм!"

И цепь из золота, светла,

На грудь мятежника легла.

Теперь мятеж его забыт,

И Элен рядом с ним стоит.

ЭПИЛОГ

О арфа севера, теперь прощай!

На дальние холмы спустилась тень,

И в сумерках из чащи невзначай

Едва заметный выглянул олень.

Сойди же с колдовством своим под сень

Родного вяза, к водам родника!

Твой нежный глас, едва смолкает день,

Как будто эхо с горного лужка

Плывет в гуденье пчел и в песне пастушка.

Однако же прощай и мне прости

Неловкие удары по струнам.

Не для того я пел, чтоб быть в чести,

Вот и небрежен был по временам.

Ты мне была как сладостный бальзам.

Я шел один, покорствуя судьбе,

От горестных ночей к горчайшим дням,

И не было спасения в мольбе.

Я тем, что ныне жив, обязан лишь тебе.

Прощай, прислушайся к шагам моим,

Неслышно затихающим вдали.

Кто струн теперь коснется? Серафим?

А может, духи добрые земли?

Теперь твои напевы отошли,

Растаяли по склонам горных рек,

А то, что ветры дальше понесли,

Уже не различает человек.

О чаровница, звук умолк, прощай навек!

1810

КОММЕНТАРИИ

ПОЭМЫ И СТИХОТВОРЕНИЯ

Для большинства советских читателей Вальтер Скотт - прежде всего романист. Разве что "Разбойник" Э. Багрицкого - блестящий вольный перевод одной из песен из поэмы "Рокби" - да та же песня в переводе И. Козлова, звучащая в финале романа "Что делать?", напомнят нашему современнику о Вальтере Скотте-поэте. Быть может, мелькнет где-то и воспоминание о "Замке Смальгольм" Жуковского - переводе баллады Скотта "Иванов вечер". Пожалуй, это и все.

Между тем великий романист начал свой творческий путь как поэт и оставался поэтом в течение всей своей многолетней деятельности. В словесную ткань прозы Скотта входят принадлежащие ему великолепные баллады, и песни, и стихотворные эпиграфы. Многие из них, обозначенные как цитаты из старых поэтов, на самом деле сочинены Скоттом - отличным стилизатором и знатоком сокровищ английской и шотландской поэзии. Первая известность Скотта была известность поэта. В течение долгих лет он был поэтом весьма популярным; Н. Гербель в своей небольшой заметке о поэзии Скотта в книге "Английские поэты в биографиях и образцах" (1875) счел нужным напомнить русскому читателю, что поэма "Дева озера" выдержала в течение одного года шесть изданий и вышла в количестве 20 тысяч экземпляров и что та же поэма в 1836 году вышла огромным для того времени тиражом в 50 тысяч. Когда юный Байрон устроил иронический смотр всей английской поэзии в своей сатире "Английские барды и шотландские обозреватели" (1809), он упомянул о Скотте сначала не без насмешки, а затем - с уважением, призывая его забыть о старине и кровавых битвах далеких прошлых дней для проблематики более острой и современной. Скотта-поэта переводили на другие европейские языки задолго до того, как "Уэверли" положил начало его всемирной славе романиста.

Итак, поэзия Скотта - это и важный начальный период его развития, охватывающий в целом около двадцати лет, если считать, что первые опыты Скотта были опубликованы в начале 1790-х годов, а "Уэверли", задуманный в 1805 году, был закончен только в 1814 году; это и важная сторона всего творческого развития Скотта в целом. Эстетика романов Скотта тесно связана с эстетикой его поэзии, развивает ее и вбирает в сложный строй своих художественных средств. Вот почему в настоящем собрании сочинений Скотта его поэзии уделено такое внимание. Поэзия Скотта интересна не только для специалистов, занимающихся английской литературой, - они смогли бы познакомиться с нею и в подлиннике, - но и для широкого читателя. Тот, кто любит Багрицкого, Маршака, Всеволода Рождественского, кто ценит старых русских поэтов XIX века, с интересом прочтет переводы поэм и стихов Скотта, представленных в этом издании.

Объем издания не позволил включить все поэмы Скотта (из девяти поэм даны только три). Но все же читатель получает представление о масштабах и разнообразии поэтической деятельности Скотта. Наряду с лучшими поэмами Скотта включены и некоторые его переводы из поэзии других стран Европы (баллада "Битва при Земпахе"), его подражания шотландской балладе и образцы его оригинальной балладной поэзии, а также некоторые песни, написанные для того, чтобы они прозвучали внутри большой поэмы или в тексте драмы, и его лирические стихотворения.

Скотт-юноша прошел через кратковременное увлечение античной поэзией. Однако интерес к Вергилию и Горацию вскоре уступил место устойчивому разностороннему - научному и поэтическому - увлечению поэзией родной английской и шотландской старины, в которой Скотт и наслаждался особенностями художественного восприятия действительности и обогащался народным суждением о событиях отечественной истории.

Есть все основания предполагать, что интерес к национальной поэтической старине у Скотта сложился и под воздействием немецкой поэзии конца XVIII века, под влиянием идей Гердера. В его книге "Голоса народов" Скотт мог найти образцы английской и шотландской поэзии, уже занявшей свое место среди этой сокровищницы песенных богатств народов мира, и - в не меньшей степени под влиянием деятельности поэтов "Бури и натиска", Бюргера, молодого Гете и других. Переводы из Бюргера и Гете были первыми поэтическими работами Скотта, увидевшими свет. О воздействии молодой немецкой поэзии на вкусы и интересы эдинбургского поэтического кружка, в котором он участвовал, молодой Скотт писал как о "новой весне литературы".