Александр Марголис - Петербург. История и современность. Избранные очерки

Весной 1813 года генерал Остерман возвратился в строй и в битве при Бауцене 20 мая 1813 года был ранен пулей в левое плечо. В сражении при Кульме (17 августа 1813 г.), командуя гвардейским корпусом, задержал в Богемских ущельях наступление французов. Благодаря полководческому таланту и личной храбрости Остермана союзники не только избежали поражения, но одержали блестящую победу, разгромили французский корпус, пленили его командира генерала Доминика Вандама и еще четверых генералов. В этом сражении Остерману оторвало ядром левую руку (по словам Александра I, «потерянием руки своей купил победу»). Удостоенный ордена Св. Георгия II степени и пожалованный в генерал-адъютанты, Александр Иванович в декабре 1815 года был назначен шефом лейб-гвардии Павловского полка, а в апреле 1816-го – командиром Гренадерского корпуса. В августе 1817 года произведен в генералы от инфантерии, в том же году по состоянию здоровья освобожден от командования корпусом и уволен в бессрочный отпуск, хотя продолжал числиться на военной службе.

Еще в мае 1812 года Остерман-Толстой затеял перестройку дома на Английской набережной: решил перекрыть крышу железом и возвести во дворе каменные службы. Но работы пришлось отложить в связи с начавшейся Отечественной войной. Строительство возобновилось только в мае 1816 года. Со стороны двора пристраиваются каменная лестница и галерея. Здание значительно расширилось за счет двух боковых трехэтажных флигелей. Интерьеры в жилых помещениях в 1818–1819 годах были оформлены в стиле ампир.

Дом Остермана с «цельными окнами» упомянут А. С. Пуш киным в первой главе «Евгения Онегина»:

Д. И. Завалишин, живший в 1824–1826 годах у Остермана-Толстого, вспоминал: «Окна гостиной и кабинета моего помещения выходили на Английскую набережную и на Неву; из них прямо были видны Румянцевская площадь и первая линия Васильевского острова… Осенью, когда зажигались фонари на улицах и на стоявших против наших окон судах, – вид был великолепный. В гостиной и стены, и мебель были обиты голубым штофом, а в кабинете – зеленым. При толщине стен дома амбразуры окон были очень глубоки, и в них устроены были диваны. Окна были (что тогда составляло редкость) цельные, зеркальные, богемского стекла (каждое стекло стоило 700 р. асс.) и представляли то удобство, что если из комнаты все было так отлично видно, как бы не существовало вовсе стекла, то с улицы днем не было ничего видно, что делается в комнате, потому что зеркальные стекла отражали внешний вид, закрывавший собою вид во внутренность комнаты… Дом гр. Остермана в Петербурге на Английской набережной был отделан едва ли не великолепнее тогда всех зданий столицы. Отделка одной „белой“ залы стоила 46 000 рублей. Надо сказать, что Остерман в императоре Александре I чтил не только государя, но и полководца, и что белая зала, где стояла статуя императора, была скорее похожа на храм, чем на комнату. Она была в два света, занимая по высоте второй и третий этажи… и выходила окнами также на Английскую набережную… В глухих боковых стенах с одной стороны в нише стояла статуя во весь рост (работы Кановы) императора Александра I, пред которою ставились две курильницы в виде больших ваз. В четырех углах залы стояли на высоких пьедесталах бюсты Петра I (как полководца), Румянцева, Суворова и Кутузова. Стены были отделаны под белый мрамор с золотою арматурою; пол был ясеневый, с огромным лавровым венком; зала освещалась большими люстрами. На стороне, противоположной статуе императора, помещались хоры для музыки и певчих и огромный камин. Хоры закрыты были двумя транспарантными картинами, изображавшими два главные, решительные момента войн России с Наполеоном: Лейпцигское сражение и вход союзников в Париж. На огромной мраморной плите у камина стояли: фарфоровая ваза севрской мануфактуры с изображением Кульмского сражения, подаренная Остерману императором Александром, и золотой кубок, осыпанный дорогими каменьями, поднесенный победителю при Кульме богемскими и венгерскими (имевшими владения в Богемии) магнатами, имения которых были спасены от разграбления победою при Кульме (сейчас хранится в Государственном Историческом музее в Москве. – А. М .). Мраморную плиту поддерживали две статуи (с портретными лицами), изображавшие тех двух гренадеров Павловского полка, которые поддержали и унесли из боя Остермана, когда ему оторвало руку. Они получали от него пенсию. Постройка и отделка бальной залы, в которой Остерман давал для обновления залы бал в честь великой княгини Елены Павловны (принцесса Фредерика-Шарлотта-Мария Вюртембергская прибыла в Россию в 1823 г., приняла православие и наречена Еленой Павловной, а 8 февраля 1824 г. вступила в брак с великим князем Михаилом Павловичем, младшим братом Александра I. – А. М .), стоила 200 тыс. руб. асс. Все другие комнаты отделаны были также великолепно, а иные и своеобразно; так, в одной из комнат стены были обложены распиленными бревнами, что давало ей вид русской избы. В одной из комнат стояла, работы Кановы же, статуя супруги графа в сидящем положении (автор скульптуры графини Е. А. Остерман-Толстой – Б. Торвальдсен. Ныне в собрании Эрмитажа. – А. М. ), а в другой, того же художника, надгробный памятник Остерману (автор этой скульптуры – С. Гальберг, работа хранится в фондах Государственного Исторического музея. – А. М .), самим им себе заготовленный, на котором он изображен лежащим, опираясь рукою на барабан, как и происходило это при операции; возле лежала оторванная рука, а в барабан были вделаны часы, на которых стрелки означали время получения тяжелой раны, и была надпись латинская: Vidit horam; nescit horam! (Видит час, но не знает час, т. е. того часа, в который человека постигнет известная участь). У Остермана обед был всегда в три часа, и в будние дни обыкновенно на 30 человек; с ударом трех часов подъезд запирался, и уже не принимали никого, кто бы ни приехал. В воскресенье стол был на 60 человек, с музыкой и певчими, которые были свои; обедали не только в полной форме, но и шляпы должны были держать на коленях… Бесспорно, что Остерман имел много странностей, даже чудачеств, которые давали повод противникам его вредить ему в общественном мнении (а противников он имел много за свои неуклончивые отзывы)… К числу причуд его или странностей относилось еще и то, что у него в обеденной зале находились живые орлы и выдрессированные медведи, стоявшие во время стола с алебардами. Рассердившись однажды на чиновничество и дворянство одной губернии, он одел медведей в мундиры той губернии… В жизни Остерман был очень прост и воздержан; зимой ездил всегда в открытых пошевнях, летом – в коляске, закрытых экипажей не любил. Остерман пользовался большим уважением государя (Александра I. – А. М .) и вдовствующей императрицы (Марии Федоровны. – А. М.) , которая при прогулках ее внучат приказывала нередко заводить их к Остерману: особенно часто приводили великую княжну Марию Николаевну (старшая дочь Николая I. – А. М .), которая, не видя у Остермана одной руки, все доискивалась, куда он спрятал ее». Особый шарм придавала Александру Ивановичу близорукость, из-за которой он однажды едва не угодил в плен к французам. Во время сражений он обычно надевал очки.