Константин Романенко - Если бы не сталинские репрессии!. Как Вождь спас СССР.

«Вопрос: Из имеющегося у следствия акта психиатрической экспертизы видно, что ваше нервное расстройство — сплошная симуляция. Не валяйте дурака, а приступайте немедленно к показаниям.

Ответ : Я не симулянт. Все мои мысли направлены к тому, чтобы дисциплинировать себя и приступить к показаниям о своей преступной работе. Но я не могу взять себя в руки».

Такую линию защиты Рогинский продолжал и дальше, и только через год, 19 апреля 41-го, он дал признательные показания. Он сообщил, что еще в 1929 году, в период пребывания на Кавказе, у него возникло сомнение в правильности политики партии, а с более позднего времени он, являясь участником правотроцкистской организации, вел активную борьбу с партией и советским правительством «путем проведения подрывной работы в органах прокуратуры». А на допросе, состоявшемся спустя еще два месяца, он признался: «Начиная с 1936 года по заданию организации я проводил вредительскую работу в Прокуратуре Союза ССР по трем линиям, а именно: по жалобам, по делам прокурорского надзора и по линии санкционирования необоснованных арестов».

Следствие завершилось только в начале июля 1941 года. И 7-го числа заместитель наркома госбезопасности СССР Кобулов утвердил обвинительное заключение, составленное следователем. В нем указывалось, что Г. К. Рогинский:

«1. Являлся одним из руководящих участников право-троцкистской организации, существовавшей в Прокуратуре СССР, и проводил вредительскую работу, умышленно извращая революционную законность. Давал необоснованные санкции на массовые аресты и сознательно , с целью вызвать недовольство населения против Советской власти, не принимал никаких мер по жалобам осужденных и их родственников. 2. Проводил вербовку новых участников в к[онтр]р[еволюционную] организацию, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58–1а, 17–58-8, 58–7 и 58- 11 УК РСФСР».

Спустя еще день заместитель Прокурора Союза ССР Сафонов наложил на документ резолюцию: «Обвинительное заключение утверждаю. Направить дело в В[оенную] К[оллегию] Верхсуда СССР».

Дело Рогинского слушалось уже во время войны — 29 июля 1941 года. Председательствовал на заседании Кандыбин. Членами суда были военные юристы 1-го ранга Чепцов и Буканов, а секретарем — младший военный юрист Мазуров. После оглашения обвинительного заклю­чения Кандыбиным на вопрос о виновности Рогинский вину «в антисоветской деятельности» не признал. Он заявил: «Я виноват в том, в чем виноваты все прокурорские работники, проглядевшие вражескую работу органов НКВД в системе суда и прокуратуры».

Поэтому изобличение подсудимого Кандыбин начал с заявлений, сделанных на следствии бывшим Главным военным прокурором Розовским. Тот оценивал действия своего коллеги и приятеля «как антисоветские». Розовский показывал, что Рогинский «препятствовал борьбе с фальсификацией следствия», не допускал «рассылки на места для расследования жалоб обвиняемых на неправильные методы следствия».

Однако бывший юрист защищался с казуистическим упорством. Он утверждал, что «о фальсификации дел» ему якобы «не было известно». Поскольку следственные «дела к нему поступали законченными, и он лишь утверждал обвинительные заключения». А о поступлении жалоб заключенных «на противозаконное ведение следствия» знало также и руководство Прокуратуры СССР. С таким же упорством подсудимый отвергал и все предъявленные ему показания: Острогорского, Леплевского, Крыленко, Любимова-Гуревича и др».

В последнем слове Григорий Рогинский заявил: «Граждане судьи, в антисоветских преступлениях я не повинен. (...) Я повинен в том, в чем повинны все работники прокуратуры и суда, что просмотрели вражескую работу некоторых работников НКВД и что к следственным делам относились упрощенчески. Если суд вынесет мне обвинительный приговор, то это будет крупнейшей судебной ошибкой».

Он избежал высшей меры наказания, Суд вынес приговор: «Рогинского Григория Константиновича подвергнуть лишению свободы с отбытием в исправительно-трудовом лагере сроком на пятнадцать лет, с последующим поражением в политических правах на пять лет и с конфискацией всего, лично ему принадлежавшего имущества».

Рогинский не отсидел свой срок, он умер в лагере, а в ноябре 1992 года был реабилитирован. Но зададим наивный вопрос: «Почему?» По той же причине, по которой десятилетиями извращалась история. Негодяи, повязанные как «одной цепью» с людьми, осуществлявшими произвол в ходе «Большой чистки», связанные с ними родственными, мировоззренческими и национальными корнями, скрыли подлинных преступников. Вину за нарушения законности они клеветнически переложили на Сталина.

Боясь, чтобы правда не просочилась наружу и не называя «имен» действительных преступников, они в десятки раз преувеличивали масштабы репрессий. Они скрывали архивные сведения и сочиняли лживые мифы; они лили крокодильи слезы о «миллионах» репрессированных. Они шаманили на могиле Вождя, спасшего страну и мир от гибели.

Антисталинисты не случайно причисляли к «жертвам политических» репрессий уголовников. По существу, они все были уголовниками — одного поля «Ягода». Очерняя Вождя, они разрушили созданное им государство и украли у народа его собственность, чтобы поделить ее среди своих людей — таких как Березовский, Ходорковский, Гусинский, Абрамович и другие новорусские олигархи. Но перед войной Сталин допустил такого развития событий; он вовремя остановил свору врагов народа.

Под живительную струю очищения попал и заместитель Розовского, диввоенюрист Казаринский Яков Абрамович, которого тоже не расстреляли, а просто «посадили». Газета «Красная звезда» (24 марта 1989 г.) без пиетета рисует портрет «надменного вельможи», у которого в лагере «произошло мгновенное перевоплощение». Он «немедленно продал и дорогую шинель, и мундир тончайшего сукна, и щегольские сапоги. Он сам, без приказа, добывает «вездеходы ЧТЗ», фуфаечку, ватные штаны, бреет череп — под заправского зека подделывается. Командиры, сидящие с ним, плюются: перековался, паскуда! Когда (он) начинал говорить, на лице появлялась заискивающая улыбка, коричневые маленькие глазки бегали настороженно и хитро».

Конечно, чистка армии не являлась прихотью Сталина, как полстолетия утверждали сталинофобы. Она была обусловлена требованиями времени, интересами государства и его народа. Более того, до 1937 года в стране не было настоящей армии, она только создавалась. Рассекреченные данные указывают, что в 1937 году Красная Армия насчитывала 114 300 офицеров, но в 1938-м Красная Армия насчитывала уже 179 тыс. офицеров — на 56% больше, чем в 1937-м.