Константин Романенко - Если бы не сталинские репрессии!. Как Вождь спас СССР.

Нельзя изображать дело так, что вот-де сидел Молчанов - отсюда и безобразия, которые мы имеем. Дело не только в этом. Канцелярско-бюрократический стиль работы, защита чести мундира, чванливость - моё-де превыше всего, подхалимство, благодушие, настроения - все в порядке и т.д. насаждал т. Ягода. Подбор таких жучков, как Сосновский, он производил. Надо только посмотреть на морду этого Сосновского - чужая морда! (Смех.)

Ежов : Четыре жены были - все иностранки и все шпионки. Об этом все знали.

Евдокимов: Вызывало недоумение, что Сосновский работает в органах, у вас ходит к тому же на больших ролях».

Комиссар госбезопасности 3-го ранга Игнатий Сосновский (наст. фамилия Добржинский), о котором говорил Евдокимов, родился в Риге. Еще гимназистом в Вильно он принимал активное участие в деятельности польских националистических групп. С 1918 года - член ППС, а с 1918 года служил вольноопределяющимся в корпусе гене­рала Довбор-Мусницкого (армия Пилсудского) и являлся членом Польской организации войсковой. Под кличкой Сверщ он руководил разведывательной сетью 2-го отдела Генштаба Польши в России. В мае 1920 года Добржинского арестовали, но вместе со своими бывшими агентами он перешел на работу в ВЧК. С мая 1921 года он помощник начальника, а с 1922 года - начальник отделения Контрразведывательного отдела ОГПУ. С 1927 по 1929 год - секретарь Секретно-оперативного управления, в 1929–1931 годах - начальник КРО полномочного представительства по Белорусскому военному округу, затем — по Центрально-Черноземной области. В 1931 - 1935 годах - начальник отделения, зам. начальника Особого отдела ГУГБ НКВД. С мая 1935 года - зам. начальника Управления по Саратовскому краю.

Свое выступление Евдокимов закончил выводом: «Из того, что мы слышали здесь, на пленуме, о делах НКВД, из доклада т. Ежова и из выступлений товарищей совершенно ясно, что обстановка, создавшаяся за последние годы в органах НКВД, никуда не годится, и главным виновником этого является Ягода. Я думаю, что дело не кончится одним Молчановым».

На слова Евдокимова Ягода отреагировал репликой: «Что вы, с ума сошли?»

«Евдокимов: Я в этом особенно убежден. Я думаю, что за это дело экс-руководитель НКВД должен отвечать по всем строгостям закона... Надо привлечь Ягоду к ответственности. И надо крепко подумать о возможности его пребывания в составе ЦК. Снять с него звание генерального комиссара Государственной безопасности, хотя бы в отставке. Он его не оправдал ». Фактически этот призыв и стал отправной вехой к возбуждению дела Ягоды.

Комиссар ГБ 2-го ранга Лев Миронов (наст. фамилия - Каган) начинал политическую деятельность с вступления в 1916 году в еврейскую социалистическую партию «Бунд». С февраля 1919 года 24-летний сын коммерсанта стал председателем Припятской уездной ЧК, а с апреля - заместителем заведующего Полтавским отделом юстиции и председателем коллегии обвинителей Полтавского ревтрибунала. В 1922–1923 годах он работал заместителем наркома юстиции Туркестана. В мае следующего года его назначили начальником 5-го отделения Экономического отдела ГУГБ. С февраля 1930 по апрель 1931 года он был полпредом ОГПУ в Средней Азии, но затем его вернули в Москву, где он занял пост заместителя, а с августа - начальника Экономического управления. С приходом в НКВД Ежова он занял пост начальника контрразведывательного отдела ГУГБ. Миронов-Каган был среди активных участников подготовки московских процессов над Зиновьевым и Каменевым, Рютиным, Радеком и другими оппозиционерами.

Поэтому свое выступление Миронов начал с обстоятельств расследования убийства Кирова, в котором он принимал непосредственное участие: «Я в это время был как раз в Ленинграде. ...Силами ленинградских работников и силами тех работников, с которыми я приехал туда из Москвы, были получены показания Бусыгина, Седых, Яковлева, Моторина и других. В этих показаниях были прямые доказательства того, что Зиновьев и Каменев и троцкистско-зиновьевский центр в известном всем составе не только идейно-политически руководил той организацией, которая убила т. Кирова, но непосредственно практически осуществлял все мероприятия, вплоть до малейших деталей вел подготовку убийства т. Кирова.

Тогда в Ленинграде следствием было установлено, что Каменев приезжал на свидание с Яковлевым, ныне расстрелянным террористом, и инструктировал Яковлева. Было установлено, что Бакаев приезжал на свидание с Моториным и инструктировал его. Словом, были получены прямые доказательства непосредственного участия Зиновьева и Каменева в убийстве т. Кирова.

Берия: Куда же дели эти материалы?

- Это было в 1936 году. Этому предшествовала попытка свернуть дело. Даже на пленуме ЦК в июне 1936 года в своем докладе т. Ягода упустил этот важнейший момент. К тому времени протоколы были в Москве, протоколы были в ЦК, именно протоколы о том, что Зиновьев и Каменев причастны к убийству. И вот т. Ягода, выступая на пленуме ЦК и докладывая о ходе всех дел, «забывает» рассказать об этом главнейшем моменте, который, собственно говоря, открывает новую страницу в истории этого дела».

Как и другие выступавшие, Миронов резко критиковал деятельность Ягоды. Он говорил: «В вопросах организа­ционных была такая неразбериха в органах Наркомвнудела, в особенности в органах Управления государственной безопасности, такая неразбериха, что трудно себе представить... Стоит ли повторять, что мы идем к войне, и то, что раз мы подходим к войне, то эта подготовка изменяет и формы классовой борьбы. .. Это изменяет и формы борьбы иностранных разведывательных служб и германского рейхсвера, японских разведывательных органов и второго отдела польского генерального штаба, которые, готовясь к войне, очень усиленно насыщают нашу территорию многочислен­ным количеством резидентуры».

Говоря о недостатках в работе органов госбезопасности, он указал: «Между прочим, в наших организациях совершенно не было организовано контрразведывательного отдела. (Голос с места: Кто его ликвидировал?) С 1929 г. контрразведывательного аппарата нет, и мы его только сейчас создаем. А что значит отсутствие контрразведывательного аппарата? Это значит, что мы фактически в нашей работе подготовкой войны пренебрегли.

Практически в борьбе это значило, что все разведывательные организации, которые действуют на нашей территории, они с нашей стороны не встречают должного противодействия. (...) Если бы у нас был настоящий контрразведывательный аппарат... то одно это дало бы огромное основание для раскрытия троцкистско-зиновьевских контрреволюционных организаций, потому что каждая из таких организаций имеет связь с закордоном, имеет связь с разведками иностранных государств. И если бы мы вели противоразведывательную работу, то, несомненно, троцкистско-зиновьевские организации были бы раскрыты гораздо раньше».