Константин Романенко - Если бы не сталинские репрессии!. Как Вождь спас СССР.

Преступление настолько тяжело, что говорить о пощаде трудно, но я прошу суд верить мне, что я полностью открылся, что тайн у меня нет перед советской властью, нет перед партией. И если мне суждено умереть, я умру с чувством глубокой любви к нашей стране, к нашей партии, к наркому Ворошилову и великому Сталину»[99].

Нужны ли комментарии к сказанному Тухачевским практически на пороге эшафота? Перед смертью не лгут. Он признался в измене и раскаялся. Возможно, что в душе он все же рассчитывал на снисхождение, но мог ли суд принять во внимание раскаяния заговорщиков? В 23 часа 35 минут 11 июня председательствующим Ульрихом был оглашен приговор. Все восемь подсудимых приговаривались к расстрелу «с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества и лишением присвоенных им воинских званий». В ночь на 12 июня Ульрих подписал предписание коменданту Военной коллегии Верховного суда СССР Игнатьеву — немедленно привести приговор о расстреле в исполнение. Акт о расстреле был подписан присутствовавшими при исполнении приговора Вышинским, Ульрихом, Цесарским, а также Игнатьевым и комендантом НКВД Блохиным.

Конечно, Тухачевский и его подельники не занимались рутинной шпионской работой в ее классическом понимании. Они не шарили по сейфам и столам Наркомата обороны и не фотографировали секретные карты. Их контакты с представителями германского штаба имели иную подоплеку, более значимую, чем передача информации о технических характеристиках вооружения. Объединенные личными и политическими мотивами и имевшие конечной целью захват власти, заговорщики искали надежных союзников.

И уже после казни заговорщиков 24 июня 1937 года немецкий военный журнал «Дейче Вер» сделал вывод: «Тухачевский хотел быть «русским Наполеоном», который рано раскрыл свои карты, либо же как всегда его предали в последний момент». Однако скороспелому маршалу не было необходимости копировать французского лидера. История давала ему иные примеры для подражания. Более близкие во времени и реально воплощенные в амбициозных устремлениях таких его современников, как Муссолини в Италии, Франко в Испании, Гитлер в Гер­мании.

Но мог ли Тухачевский действительно совершить переворот и стать диктатором? Мог ли он стать полководцем? Безусловно — нет. Фантаст и игрок, мечтавший сам сыграть ва-банк, он не имел для этого ни талантов, ни азарта к риску. Он никогда по-настоящему не понюхал пороха. Его боевой опыт короткого пребывания в окопах Первой мировой закончился позорным пленением, но и во время Гражданской войны, командуя армией и фронтом, он никогда не ходил в атаку. Он управлял войсками из штаба — на расстоянии десятков и сотен километров от мест боев. Правда, он бывал на учениях, но и это были маневры на штабных картах.

Только невежественные или конъюнктурные сочинители могли легкомысленно причислить расстрелянного заговорщика к рангу полководца. Окончив за два года пе­хотное училище, все свои представления о военном искусстве он приобрел из литературы. Из книг, описывающих полководцев античных и средневековых войн.

Однако самое главное — он не был организатором. Находясь на должности заместителя наркома обороны, он не оставил после себя никакого следа в развитии армии, способного засвидетельствовать его полководческие дарования. Лаконичную характеристику деятельности Тухачевского дал на Военном совете Сталин — «профан», а Вождь умел разбираться в деловых качествах людей.

На том же совете Буденный заметил, что Тухачевский даже «не умел сам писать приказы» — их составляли «офицеры» его штаба. А «командующий» лишь дополнял их литературными пассажами вроде призывов: «На Запад... на Варшаву — марш!» Нет смысла говорить и о таких фигурах, как евреи Гамарник и Фельдман, практически занимавшихся «начальствующим составом» — кадрами РККА. Не вписывается в полководцы и латыш Эйдеман, отличившийся в ходе Гражданской войны карательными экспедициями и подавлением выступлений в тылу Красной Армии. Уже с 1932 года он только председатель Центрального совета Осоавиахима — организации, занимавшейся всего лишь подготовкой призывников.

Не блеснули «полководческим» даром, кроме подавления Тамбовского восстания, ни еврей Якир, ни литовец Уборевич. Дальнейшую военную карьеру они сделали благодаря лишь тому, что по году поучились в Германии. В то время, когда в военном искусстве еще не было даже концепции о стратегической значимости танков и самолетов, которые стали решающими инструментами новой войны. Могла ли эта учеба добавить опыт «полководцам»?

Военная слава не украсила ни литовца Путну, ни эстонца Корка. То, что они какое-то время были военными атташе в различных странах, тоже не принесло им лавров, как и украинцу Примакову. Бывший военный советник в Китае, атташе в Афганистане и Японии, позже он только инспектор высших учебных заведений РККА.

Все они почти юнцами «примкнули» к революции. В 1917 году Тухачевскому, Якиру и Уборевичу было лишь по 21 году, Эйдеману — 19, Примакову — 20, а Гамарнику — 23 года; правда, Фельдману — 27. Позже — каратели крестьянских восстаний, атташе, начальники отделов кадров — вечные замы. Но что могли дать стране в будущем эти генералы чиновничьей карьеры — комкоры и командармы высоких начальственных кабинетов?

Суд закончился в 23.35. Еще накануне процесса поздно вечером 10 июня, в 23 часа 30 минут, Сталин в присутствии Молотова и Ежова принял Вышинского и главного редактора «Правды» Мехлиса. В опубликованном 11 июня материале «Правды» извещалось об окончании следствия и предстоящем судебном процессе по делу Тухачевского и других военных. В нем констатировалось, что подсудимые обвиняются в «нарушении воинского долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

Причем в официальном сообщении не упоминалось не только о шпионаже, но и о «военно-политическом заговоре». Слово «заговор» было заменено понятием «измена». И это не случайно. Хотя, выступая на Военном Совете, Сталин и говорил о заговорщиках: «Это агентура германского Рейхсвера», но ни следствие, ни суд не стали делать акцент на этой стороне вины подсудимых. Их обвинили в ином: в измене и нарушении присяги. А слово «шпионы» в деле заговорщиков фигурировало как термин, близкий к сути предательства.

Конечно, сговор с лидерами и силовыми службами иностранной державы о политической поддержке государственного переворота, и, в случае его удачи, обещание удовлетворения территориальных интересов иностранной стороны не является «классической» агентурной деятельностью. Тухачевского и его подельников резоннее назвать коллаборационистами. От французского слова «collaboration» — сотрудничество. По современным понятиям это «агенты влияния». Еще точнее характер такой подрывной предательской деятельности определяет термин «пятая колонна».