Валерий Шубинский - Гапон

По словам Поссе, «Матюшенко… в теорию не вдавался. А практика сводилась у него к уничтожению — именно к уничтожению, а не устранению — всех начальников, всех господ, и прежде всего офицеров… Освободиться нижние чины могут лишь тогда, когда офицеры будут „попросту“ уничтожены… Ему казалось, что суть революции в подобных убийствах. В этом духе он писал кровожадные прокламации к матросам и солдатам, призывая их к убийству офицеров. Он думал, что при такой программе легко привлечь на сторону революции всех матросов и большинство солдат. Казакам он не доверял, считая их „продажными шкурами“».

Но Владимир Александрович, кажется, не пытался переубедить матросского атамана, а лишь правил его прокламации — «смягчал „кровожадность“ содержания, оставляя в неприкосновенности характерный солдатский стиль».

Матюшенко в Женеве тосковал. Жить в эмиграции и бездействовать он считал постыдным. За него, как и за Гапона, боролись эсеры и эсдеки. Его воротило от книг и споров, а теракты тоже были ему не по сердцу. «Массовый я человек, рабочий… — признавался он Савинкову. — Не могу один».

Наконец, ближе к концу августа 1905 года решено было, что все отправятся в Россию: Гапон вместе с Поссе через Стокгольм и Финляндию (а дальше уже — с помощью «финских товарищей»), а Матюшенко вернется в Румынию и оттуда попытается пробраться к русскому Черноморью. Зачем Гапон едет в Россию и как это связано с поминавшимися «пароходами с оружием» — этого Поссе знать не знал.

В последний момент вдруг всё переменилось. Гапон предложил Владимиру Александровичу сопровождать не его, а Матюшенко. Георгий Аполлонович уехал в Стокгольм один. Но ехать с Матюшенко Поссе тоже отсоветовали: как легальный, но состоящий на подозрении у полиции путешественник, он будет привлекать к себе и своему спутнику лишнее внимание. Решено было, что с потемкинским вождем поедет жена товарища Михаила — женщина бойкая и находчивая. (Впрочем, находчивость ее помогла мало: в Россию проникнуть Матюшенко тогда не смог. Он уехал в Америку, потом появлялся во Франции, снова в Женеве, и только в 1907 году, в дни сурового столыпинского умиротворения, смог ступить на русскую землю. В Николаеве он попался с поличным при подготовке некой диверсии и был по приговору военно-полевого суда повешен.)

Сам же Поссе устремился по следам Гапона в Стокгольм.

Прибыв в Стокгольм, Поссе легко разыскал Гапона и встретился с ним.

Во время первой же беседы Георгий Аполлонович сообщил Поссе, что «по странному стечению обстоятельств» здесь находится и Хомзе. Зачем-то он добавил, что эта девушка «отдала в его распоряжение свою душу и он, зная, как драгоценна эта душа, чувствует великую ответственность перед Богом». Может быть, он хотел таким образом подготовить собеседника к мысли о близких отношениях, существующих между ним и его знакомой, а может быть, напротив — подчеркнуть платонический характер этих отношений. Впрочем, через два дня Гапон уже как ни в чем не бывало принимал Поссе в гостинице, где он жил с Мильдой «по-семейному» — причем в присутствии гостя говорил ей «ты» и допускал «фамильярности, обычные для не слишком застенчивых молодых супругов» (время еще чопорное, и можно себе представить, что́ это за шокирующие фамильярности: ласково погладить ручку во время разговора, к примеру).

Поссе, конечно, понял, почему Гапон советовал ему ехать с Матюшенко. Впрочем, пока он узнал только половину правды — ту, которая касалась личной жизни его спутника. О миссии Гапона в Швеции и Финляндии и о том, какой опасности он подвергает себя, впутываясь в эту историю, он, естественно, не знал.

Отвлечемся и мы на минуту от всех этих запутанных сюжетов, замешанных на оружии и международных диверсиях. Поговорим о любви.

С одной стороны, враги Гапона часто приписывали ему слабость к женскому полу. Мы уже цитировали газетные статьи января 1905-го и апреля 1906 года. Понятно, что это — сплетни, это — грязная политическая борьба, но ведь характерно, что про человека сплетничают именно в этом направлении, а не в каком-то другом. Вот и Савинков, который не был врагом Гапона и никаких полемических целей не преследовал, пишет: «Гапон любил жизнь в ее наиболее элементарных формах: он любил комфорт, любил женщин, любил роскошь и блеск, словом, то, что можно купить за деньги». Но в отношении «роскоши и блеска» это свидетельство явно противоречит показаниям других мемуаристов. И, конечно, Георгию Аполлоновичу, всегда пользовавшемуся бескорыстными симпатиями противоположного пола, не было никакой нужды покупать женскую любовь, если он в ней нуждался, за деньги.

С другой стороны, вот свидетельства людей, знавших Гапона ближе, чем Савинков, и уж тем более — чем петербургские и московские газетчики. И. И. Павлов: «Гапон вообще очень любил красивых женщин и всегда готов был за ними поухаживать; он становился в таких случаях ловким кавалером и, видимо, производил на женщин сильное впечатление, но никогда я не слышал ни о какой истории в амурном стиле. Во всяком случае по тому, что я знаю о Гапоне, я признал бы его нравственным, если бы не было какой-то общей его неустойчивости, дающей право сказать, что и в этом отношении он мог бы пойти в случае надобности на всевозможные компромиссы». С. Ан-ский: «Не желая вдаваться в этот щекотливый вопрос, замечу только, что ни лично не видал, ни от кого из ярых противников Гапона не слышал ничего такого, что компрометировало бы Гапона в отношении личной жизни. Он был образцовым семьянином. Почти с первой нашей встречи он стал жаловаться, что петербургский комитет партии социалистов-революционеров, обещавший переправить его жену через границу, несмотря на настойчивые просьбы и высылку денег, не делает этого — и сильно беспокоился за судьбу жены. Затем, когда она приехала, он все время жил неразлучно с нею».

Думается, истина посередине. Скорее всего, Гапон не был ни «образцовым семьянином», ни каким-то исключительным женолюбом или развратником. Он четыре года прожил с Александрой Уздалевой, считал и называл ее женой, заботился о ней, но время от времени увлекался и другими женщинами. Неудивительно, что в июле — августе 1905 года в его жизни появилась Мильда Хомзе. Это была не просто красивая девушка, а «товарищ». Гапон допускал, что едет в Россию на героическую гибель. Мильда ехала с ним. Предчувствие опасности придавало особую остроту их отношениям.

Уже месяцем позже, в Финляндии, между Поссе и Гапоном произошел следующий диалог. По словам теоретика синдикализма, он стал одним из обстоятельств, подтолкнувших его к разрыву с Гапоном.

Речь шла о «Ларисе Петровне» — о Мильде.