Дмитрий Володихин - Иван IV Грозный

Итак, со времен последней Казанской войны царь Иван IV был главнейшим военачальником России. На протяжении нескольких десятилетий он имел решающее слово в делах, касающихся боевых действий и армии. Все успехи и неудачи Московского государства в значительной степени — его успехи и неудачи [151]. Допустим, во времена «Казанского взятия» ни упорство государя, ни его способности, ни испуг его в решающий момент не играли еще первенствующей роли, хотя и влияли на дела [152]. Зато впоследствии воля Ивана Васильевича оставляла отпечаток повсюду и везде.

Был ли он храбрым военачальником? Оправдывает ли его биография знаменитые слова: «к ополчению дерзостен и за державу стоятелен»? Отчасти. Немногие из русских государей, считая от Ивана Великого до Федора Алексеевича, могут сравниться с Иваном IV по количеству выходов в поле с войсками. Царь играл роль командующего в походах не менее десяти раз, если не считать опричный разгром северных городов и походы, отмененные при самом начале. Иной раз государь проявлял недостаток решительности, в другое время бывал храбр и настойчив. Его действия выдают пылкий характер и, одновременно, недостаточную твердость.

Задумывая наступление, Иван Васильевич обыкновенно проявлял себя как хороший тактик. Возглавленные им экспедиции 1562—1563, 1572—1573 и 1577 годов закончились победой. Как полководец первый русский царь ни разу не потерпел поражения.

Другое дело, как он проявил себя в качестве стратега и организатора военного дела.

Выбирая направление главного удара во второй половине 1550-х годов, Иван Васильевич не согласился с настояниями влиятельной политической группировки, настаивавшей на концентрации всех сил против Крыма. Это решение имело под собой серьезные основания. Так же как начало борьбы за Ливонию и стремление любой ценой удержать казанские земли. Но чрезмерное оголение южных окраин государства в погоне за успехами в Ливонии оказалось непоправимой ошибкой. Московский пожар 1571 года и разгром обороняющей столицу армии ничем оправдать невозможно. Столь же трудно найти оправдание для бесконечного затягивания военных действий в Прибалтике и жестокого отношения к местным жителям. Маниакальное стремление захватить всю Ливонию, неспособность умерить аппетиты, вовремя удовлетвориться достигнутым, не рискуя «повышением ставки», привело к катастрофическим последствиям. Иван III умел прервать боевые действия и пойти на мировую, как только чувствовал, что результат войны становится неочевидным. К сожалению, его внук был лишен подобного умения. В итоге ливонская бездна пожрала русскую армию, да еще и отгрызла от русского пирога изрядный кусок.

Что касается организационно-административной деятельности царя, то и ее невозможно счесть удовлетворительной. Да, введение стрелецкого войска, а также «избранной тысячи» представляется весьма разумными, своевременными преобразованиями [153]. Но опричный военный «эксперимент» стоил вооруженным силам Московского государства столь дорого, что польза от предыдущих здравых реформ абсолютно перекрывается его негативными последствиями.

Общий итог деятельности Ивана IV в военной сфере с рядом оговорок следует признать отрицательным.

Автор этих строк в энциклопедической статье, написанной лет десять назад, примерно в 1994 году, назвал государя Ивана Васильевича «ведущим дипломатом» державы {103} . Николай Михайлович Рогожин, настоящий большой специалист по средневековой русской дипломатии [154], заметил: «Ну что вы, батенька! Настоящими-то дипломатами были посольские дьяки — Висковатый, Щелкаловы…» И он был, конечно, прав, в том смысле, что истинными профессионалами, на которых держалась внешняя политика Московского государства, были все-таки главы Посольского приказа — тогдашнего Министерства иностранных дел. Именно они играли роль специалистов высочайшего уровня, лучших из лучших в этой области. С другой стороны, разработка ключевых решений в области дипломатии традиционно была частью «монаршей работы». И стратегию международных отношений определял сам государь, используя в большей или меньшей степени знания и опыт профессионалов. Иероним Граля, автор превосходного труда об И.М. Висковатом, главе дипломатической службы России, показал последнего главным «экспертом» по проблемам внешней политики, но никак не персоной, прокладывающей маршрут этой политики {104} .

До второй половины 1540-х годов Ивана Васильевича вряд ли по-настоящему допускали к дипломатическим вопросам. Позднее государь уже мог влиять на них. Так, например, важна была его непримиримо-твердая позиция по поводу войны с Казанью [155]. И лишь со второй половины 50-х, как уже говорилось, он обрел достаточную самостоятельность от Боярской думы, чтобы оказывать определяющее воздействие на российский внешнеполитический курс. В дальнейшем, до самой кончины, Иван IV остается главным стратегом российской дипломатической деятельности.

Нельзя сказать, чтобы он был совершенно бездарен как дипломат. Некоторые историки, напротив, считали его масштабным и глубоким творцом внешней политики России. Р.Ю. Виппер, в частности, писал: «Среди московской дипломатической школы в качестве первоклассного таланта выделяется сам Иван V» {105} . Действительно, на арене больших международных игр ему удавалось добиться серьезного успеха. Так, стратегически верным был выбор приложения главных военно-политических усилий во второй половине 50-х годов XVI столетия: не против Крыма, а против Ливонии [156]; нельзя не признать остроумным ход с привлечением папы Римского к трудным переговорам со Стефаном Баторием в начале 80-х (и ведь это действительно помогло делу!); гибкая политика проводилась в отношении англичан — им давали льготы по торговым делам в зависимости от того, насколько они оказывались способны к услугам в делах политических; наконец, затея с привлечением Магнуса Ливонского на сторону Московской державы выше всяческих похвал. И, видимо, на истории Магнуса стоит остановиться подробнее. Герцог Магнус, брат датского короля Фредерика II, в 1570 году получил от Ивана Васильевича несколько прибалтийских городов и гордое звание «короля Ливонского». В 1573 году его женили на Марии Владимировне Старицкой, причем свадьба прошла с большой пышностью [157]. Таким образом, принц породнился и с российским царским домом. Магнус участвовал в войне на стороне России, а также выполнял роль союзника, которому легче было договориться с местным дворянством и городами. Его королевство представляло собой «буферную зону», получавшую поддержку и от России, и от датчан. Подданные Магнуса вновь обретали все свои старые привилегии, а заодно и новые льготы — по торговле на территории России. В свою очередь марионеточная «держава» становилась экономической зоной, связывающей европейских торговцев с Московским государством. Чем-то вроде допетровского «окна в Европу». Идея была хороша…