Э. Фрежак - Аспазия

На следующий день, ранним утром они отправились посидеть под тем деревом, которое было свидетелем их первого объяснения.

— Я даже и не подозревал, что это время так удивительно хорошо, — сказал Конон. — Много раз я видел, как начинается день в горах или на море, как солнце окрашивает горизонт. Сейчас я вижу один только этот розовый луч, который трепещет на углу стены и на листьях, которые похоже еще не стряхнули с себя сон… и несмотря на это, мне кажется, что яркий свет ослепляет меня… Иногда я спрашиваю себя, неужели я тот самый человек, который еще вчера командовал грозным войском…

Эринна, приблизив свои уста к его губам, отвечала тихо:

— Да, тот самый. Но не говори больше ничего. Боги могут позавидовать, потому что я слишком счастлива. Дай мне закрыть глаза. Чтобы смотреть на тебя, мне не надо открывать их… — Пурпурная лента, связывавшая ее волосы, упала, и они рассыпались по плечам.

Поднимавшееся солнце, пробиваясь сквозь листву, казалось благословляло молодых людей, касаясь их своими первыми золотыми лучами.

Однажды Лизистрата отправилась вместе с Эринной в храм Афины, где девушки, подруги Эринны, заканчивали шить покрывало. С работой нужно было торопиться, потому что великие панафинеи [20] Панафинеи — народные празднества у древних афинян, установленные Тезеем в честь богини Афины. были уже близко.

Конон приказал запрячь свою колесницу и остановился у подножья пропилеев. Когда, по окончании работы, молодые девушки появились веселой стайкой на ступенях, он подошел к удивленной Эринне и протянул букет роз. Затем, к удивлению смутившихся девушек, он помог ей взойти на сверкающую колесницу и, поддерживая одной рукой, взял в другую вожжи. Лошади было заупрямились и топтались на одном месте, но затем рванули и, управляемые твердой рукой, поскакали галопом. Серебряный орел, с распущенными крыльями, украшавший дышло, стремительно летел впереди быстро мчащейся колесницы. На стратеге был его парадный костюм, волосы были охвачены золотым обручем, пурпурный плащ развевался. Прохожим казалось, что они видят самого Ареса и Афродиту.

Вдруг на дороге показалась группа флейтисток. Они шли перед великолепными носилками, которые несли на плечах либийцы. На них возлежала на шелковых подушках молодая женщина необыкновенной красоты. Ее черные, как Эреб, волосы волнами окружали лицо, выбиваясь из-под серебряной анадемы [21] Анадема — головная повязка древних царей, похожая на митру. . На ней была тончайшая туника, вышитая цветами лотоса; бледно-голубой шарф слегка прикрывал ее грудь. На руке висел веер из перьев, таких же легких, как ее улыбка.

Флейтистки, при виде колесницы, разбежались в испуге. Носилки остановились. Облако пыли, поднятое колесницей, покрыло их.

В тот же вечер Эринна, выйдя из гинекея, позвала Ксантиаса.

— Ты возвращался из храма за нами?

— Я отстал от вас, госпожа, потому что колесница ехала очень быстро.

— Встретил ли ты носилки, которые несли черные рабы и впереди которых шли флейтистки?

— Да, госпожа.

— Знаешь ли ты ту женщину, которая лежала в этих носилках?

— Я знаю ее имя, госпожа.

— Как ее зовут?

— Лаиса, — отвечал юноша.

Свадьба была назначена на первые дни месяца Метагитниона, по окончании празднеств великих панафиней, так как освященные временем обычаи требовали, чтобы все молодые девушки, прилежные руки которых трудились над покрывалом для Афины покровительницы, поднесли его богине девушками.

После победы, одержанной афинским флотом, война почти прекратилась. Обескураженные неудачей, побежденные дорийцы один за другим разбрелись по своим селениям. Опустевшие поля снова оживились, развалины восстанавливались, проворные девочки уже гоняли вечерами к берегам Кефиса блеющие стада овец и коз.

Это было самое жаркое время года. Каждое утро красный шар солнца поднимал тяжелые пары, которые стояли над Эвбеей; бледное небо блистало, как стальное зеркало, а вечером солнце исчезало за Эльвзисом в золотисто-пурпурном сиянии, и ни одно облако не затемняло его яркого света, ни одно дуновение ветерка ни на минуту не охлаждало его знойных лучей. Земля трескалась, листья на деревьях опустились, из-под редкой зеленой травы выступили красные бока холмов. Несмотря на это кое-где зеленели тощие, поздно засеянные поля; срубленные пни оливковых деревьев пускали новые побеги, а с поддерживаемых кольями виноградных лоз свисали гроздья.

Для охраны полей и пастбищ Конон расширил окружавшую город сеть военных постов. Он поставил по границе всей Аттики высокие деревянные сторожевые башни. Часовые день и ночь дежурили на этих башнях, а легкие отряды пращников и лучников патрулировали местность, переходя от одной башни к другой. У городских стен обучались новые отряды пельтаотов [22] Пельтаоты — в древнегреческих войсках, солдаты вооруженные щитами и дротиками. и гоплитов, а разложенные по гребню гор приготовленные костры должны были вспыхнуть при первом же появлении неприятеля.

Как только спадала немного удушающая жара, колесница стратега останавливалась перед домом Леуциппы. Эринна всходила на колесницу, покрытая густым покрывалом, которое она снимала, как только затворялась дверь.

Люди пожилые с сокрушением находили, что она ведет себя слишком свободно. Некоторые, пользуясь правами старинной дружбы высказывали свое неудовольствие Леуциппе. Снисходительный к дочери старец избегал всякого вмешательства, находя его излишним. Конона забавляли эти кривотолки, внушенные завистью гинекеев. Но Эринна страдала от этого, потому что старая Лизиса собирала все сплетни и во время утреннего туалета докучала Эринне выговорами и упреками: «Дитя мое, — говорила она ей, — бойся грома Зевеса. В селении Муничии одна молодая девушка была убита громом за то, что сняла покрывало перед своим женихом за неделю до свадьбы». — «Ты знала эту молодую девушку? — спрашивала Эринна. — Неужели она была наказана только за то, что совершила такой ничтожный проступок?» — «Разумеется, я знала, впрочем, я знала не ее, а ту женщину, которая говорила с нею так, как я говорю с тобою. Повторяю тебе: бойся мести богов. Они завидуют людям». — «Это правда, — отвечала молодая девушка, — ты права, кормилица. Я буду бояться возбуждать зависть богов и, чтобы не навлечь их гнева, я не буду больше выходить из дому».

Но по вечерам, задолго до назначенного часа, она была готова к выходу и, сидя под платаном, ждала, когда раздастся знакомый стук колес по мостовой…

Однажды они отправились по другой дороге. Колесница катилась под старыми оливами, посаженными еще после мидийских войн и которых не коснулась опустошительная ярость илотов [23] Илоты — рабы в Спарте, вывезенные из захваченного ими города Илоса. .