Е. Томас Юинг - Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.

Подобным образом менялись и подходы советских историков к изучению школы 1930-х гг.: сначала пристальное внимание к политическим аспектам, а затем более широкий взгляд на процессы в системе просвещения и подвижки в обществе. Десятилетиями советские историки выдерживали «партийную линию»: всецело одобряли руководящую роль центрального комитета, поддерживали все реформы и нахваливали школу за вклад в укрепление государственности, культурное развитие и модернизацию экономики. И хотя лучшие из историков, прежде всего Захар Ильич Равкин, предлагали усложнить картину происходящего, доминировал прежний, один-единственный способ интерпретации событий {36} 36 Кузин Н. П., Колмакова Н. М., Равкин 3. И. Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР. 19171941 гг. М., 1980; Медынский Е. Н. Народное образование в СССР. М., 1952; Равкин 3. И. Советская школа в период борьбы за завершение строительства социалистического общества и постепенного перехода от социализма к коммунизму (19351941 гг.) // Советская педагогика. 1950. № 6. С. 97110; Веселов В. Р. Идеологическая работа партии среди учительской интеллигенции в 19171937 гг. // Вопросы истории КПСС. 1980. № 12. С. 6170; Зимин П., Сунцов Н. Советский учитель // Советская педагогика. 1967. № 6. С. 819. . Западные исследователи советской школы приходили к прямо противоположным выводам о сущности коммунистического просвещения, но тоже находились в плену иерархии с главенством в ней экономического развития, распространения культуры в стране и укрепления государственной власти {37} 37 Bowen J. Soviet Education: Anton Makarenko and the Years of Experiment. Madison, 1962; Lapidus G. W. Educational Strategies and Cultural Revolution: The Politics of Soviet Development // Cultural Revolution / Ed. S. Fitzpatrick. P. 99-103; Lapidus G. W. Socialism and Modernity: Education, Industrialization and Social Change in the U.S.S.R. // The Dynamics of Soviet Politics / Ed. P. Cocks, R. Daniels, N. Heer. Cambridge, 1976. P. 195-220; Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union. P. 158-232; Shturman D. The Soviet Secondary School. New York, 1979. P. 50-60; Hechinger F. The Big Red Schoolhouse. New York, 1959. P. 37-55. .

Как бы то ни было, после крушения коммунистической власти в бывшем Советском Союзе российские реформаторы образования занялись «белыми пятнами» в недавней истории. Открылось широкое поле для исследований и дискуссий, и педагоги-теоретики во главе с немолодым уже Ф. А. Фрадкиным задались вопросом о роли партии в выработке образовательной политики, по-новому взглянули на отвергнутые некогда пути развития и подвергли критике оправдание сталинистских методов в советском образовании {38} 38 Карпова Г. Ф. Образовательная ситуация в России в первой половине XX века. Ростов, 1994; Фрадкин Ф. А., Плохова М. Г. Проблемы дисциплины в советской школе // Советская педагогика. 1991. Mb 6. С. 91-98; Tsinilnikov A. What to Study? Notes on the Margin of Pedagogy // Soviet Education. 1989. August. P. 3-37; Макаев В. Классовый враг проникает в школу // Народное образование. 1990. Mb 2. С. 142-144. . В это же время Ларри Холмс и Марк Джонсон получили невиданную до того свободу доступа к архивам и опубликовали новые материалы о советской школе сталинских времен {39} 39 Holmes L. E. Stalin's School. Moscow's Model School No. 25, 1931-1937. Pittsburgh, 1999; Holmes L. E. The Kremlin and the Schoolhouse; Johnson M. S. Russian Educators, the Stalinist Party-State, and the Politics of Soviet Education. . Их находки, использованные в этой книге, помогают понять историю профессии при жесточайшем режиме, формировался который в 1930-е гг. не без участия учительства.

Возможности для исследований и выводов определяются использованными в книге источниками. В основном это материалы из архивов — государственных, бывших партийных и размещенных в учреждениях образования, а также связанные с ним журналы и газеты, выпускавшиеся Наркомпросом [1] См. библиографию архивных материалов и другие первоисточники, использованные в этом исследовании. . Меня интересовали прежде всего письма и публичные выступления учителей 1930-х гг., воспоминания о работе и жизни, а также их мнения в изложении инспекторов, учеников, родителей и партийного начальства. Ввиду цензуры, всеобщего страха и подавления общественного мнения советским источникам недостает политических споров, откровенных рассказов о профессиональных проблемах или свободно подготовленных отчетов, которые помогли бы лучше понять жизнь учителей в отличном от сегодняшнего историческом контексте. Однако в этой книге использованы и уникальные источники — рассказы советских эмигрантов, покинувших страну во время немецкой оккупации или после войны и опрошенных американскими исследователями в рамках Гарвардского проекта по изучению советской общественной системы [Материалы Гарвардского проекта недавно выложены на сайте http://hcl.harvard. edu/collections/hpsss/index.html. Версия об агрессивной, направленной на уничтожение СССР сущности Гарвардского проекта современными исследователями, как правило, отвергается. — Примеч. пер.] [2] HP. Интервью брались в лагерях для перемещенных лиц и в США после 1945 г. Благодаря переводу на английский язык сохранялась анонимность опрашиваемых. . Хотя на рассказы эмигрантов и наложила отпечаток холодная война, эти воспоминания о жизни и работе в школе берут за душу, из них можно много узнать о культуре и менталитете учителей. Такое многообразие материалов необходимо, чтобы «услышать» голоса учителей, звучавшие во времена репрессий и цензуры {40} 40 О «голосе учителя» см.: The Teacher's Voice / Ed. R. Altenbaugh; Studying Teachers' Lives / Ed. I. Goodson. New York, 1992; Gardner P. Reconstructing the Classroom Teacher. P. 126-129. . И хотя эти голоса сильно приглушены, их звучание искажено и, к сожалению, многое утрачено для историков, многочисленные источники позволяют оценить, как учителя даже в условиях диктатуры обходили все препоны и благодаря переменам на вершинах власти вели обучение по своему разумению.

Полякова в заключение своего выступления говорит: «Хочу, чтобы все вы любили профессию учителя и вместе со мной вернулись в школу». Эти слова лишний раз подтверждают, что она и ее единомышленники буквально жили своей работой. Именно учебный класс, а не политизированный государством окружающий мир был «родным домом» для директора школы Спиридонова, именно в школе просил своих молодых коллег проработать пятьдесят лет, как и он, учитель Мосленин. Этот призыв к «возвращению» в школу заставляет задуматься, правильно ли мы понимаем учителей эпохи сталинизма. Как личности и как специалисты они формировались в политической атмосфере сталинизма, и в то же время активно переосмысляли, интерпретировали важнейшие процессы и тенденции советской системы 1930-х гг. и действовали в ответ на них. Будучи представителями властей, хотя и всецело им подчиненными, они трудились в самой гуще людей, которых им надлежало вести в «светлое будущее», и пропагандировали официальную систему ценностей, в зародыше подавлявшую их стремления заявить о себе; при этом учителя занимали промежуточную позицию на и так зыбких в 1930-е гг. границах между сталинским государством и советским обществом. Для понимания отношений сталинизма и школы важно почувствовать, что это значило — быть учителем в Советском Союзе 1930-х гг. В книге исследуются самые разные аспекты жизни учителей, вовлеченных в формирование сталинизма. Благодаря этому открываются широкие возможности для осмысления всей советской истории.