Шейла Фицпатрик - Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России

Образ политического лидера как благосклонного отца, жалеющего и защищающего своих детей, или надежного, понимающего друга часто возникает в письмах. «Будьте родным отцом» и спасите нас от религиозных соблазнов, заклинает Сталина ленинградская комсомолка. «Я прошу Вас как родного отца, как друга народа», — пишет Румянцеву обманутая жена. Безутешный вдовец (см. с. 185) обращается к Сталину как к «единственному другу, который глубоко понимает человеческую душу».

Авторы писем то и дело взывают к справедливости. «Где правда и справедливость?» «Товарищи, ответьте нам, пожалуйста, где добиться правды?» «Если есть справедливость у советской власти, накажите этих людей…» {338} 338 ГА РФ. Ф.5451. Оп. 14. Д. 68(4). Л. 30; РГАЭ. Ф. 396. Оп. 10. Д. 65. Л. 212-214; РГАСПИ. Ф. 475. Оп. 1. Д. 2. Л. 24. Не менее часто идет речь и о долге, но только в одном специфическом контексте: «Я считаю своим долгом (партийным долгом, долгом гражданина) передать…» — одна из стандартных преамбул доноса {339} 339 См.: ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2г. Д. 14. Л. 84; Оп. 2в. Д. 1518. Л. 97; ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 141. Д. 2070. Л. 4. .

Стиль

Взаимосвязь между советскими письмами во власть и дореволюционными петициями еще предстоит исследовать, но уже сейчас ясно, что многие письма 1930-х гг. написаны по правилам, которые гораздо старше советской власти. Образ представителя власти как «любимого отца», призывы к справедливости (без упоминания о законе), жалобы в высшую инстанцию на злоупотребления местного начальства, патетические строки о «крошке хлеба», коей столь часто не бывало во рту у авторов писем, — все это стандартные приемы петиций и в XIX в., и в 1930-е годы {340} 340 О XIX в. см.: Mommsen M. Hilf mir, mein Recht zu finden. S. 54, 56, 104— 105, passim. Советские примеры см. выше, с. 193 («отец», «справедливость»), а также: ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 179. Л. 170; Центральный муниципальный архив г.Москвы (ЦМАМ). Ф. 1474. Оп. 7. Д. 72. Л. 121; РГАЭ. Ф. 396. Оп. 10. Д. 128. Л. 68 («крошка хлеба»). .

В середине 1920-х гг. один советский ответственный работник классифицировал письма граждан по поводу налогообложения следующим образом: 1) петиции, отпечатанные на машинке юристами,, цитирующими законы и административные постановления; 2) петиции, написанные от руки писарским почерком («большие письма с завитушками»), с аргументацией в основном эмоционального, а не юридического характера; 3) личные просьбы, зачастую с автобиографическими подробностями, кое-как нацарапанные на грязных клочках бумаги {341} 341 РГАСПИ. Ф. 17. Оп.84. Д. 826. Л. 23-24. . В 1930-е гг. процветал третий тип писем, первый практически исчез, а второй сохранился главным образом в деревне, знакомые писарские «завитушки» украшали некоторые письма оттуда вплоть до войны.

Авторы нередко уснащали свои письма литературными или историческими примерами. «Голос колхозников помирает, глас в пустыне вопиющих», — писал один крестьянин (это сравнительно редкий случай включения в текст письма библейской цитаты). «Сживают меня с бела света, как сживала Пушкина черная свора палачей Николая 1-го», — с пафосом восклицал другой. Рабочий предупреждал, что вождей, отрывающихся от масс, может постичь судьба «героя мифа Антея», которого «оторвали от земли матери и задушили в воздухе, и у него лишь сила мать земля, как породила его» {342} 342 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 10. Д. 142. Л. 177; Д. 26. Л. 139; ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2г. Д. 48. Л. 223. .

Светлана Бойм, опираясь на литературные и кинематографические источники, недавно предположила, что графомания — тяга к писательству у людей, не имеющих литературного таланта, — в XIX в. характерная в основном для интеллигенции, в советский период вышла за пределы привычного ареала и стала «всенародной» болезнью {343} 343 Boym S. Common Places: Mythologies of Everyday Life in Russia. Cambridge, Mass., 1994. P. 200-205. . Не отвлекаясь на вопрос наличия или отсутствия литературного таланта, скажем: жажда писать ради самого писания очень заметна в письмах населения 1930-х гг. В них часто чувствуется, какой восторг и наслаждение доставляет авторам способность пользоваться письменной речью, и это напоминает читателю, как недавно некоторые из них приобщились к грамоте. Такие письма порой способны растрогать историка (и несомненно трогали первоначальных адресатов).

Письма во власть наверняка в равной мере представляли собой (или, по крайней мере, могли представлять) своеобразную форму народной культуры и проявление народного творчества, подобно любительским спектаклям и игре на балалайке, которые часто заносились в эту графу. Грань между писанием писем и писательством в литературном смысле в народе была тонка, и есть свидетельства, что многие писатели-любители ее не проводили. Читатели, забрасывавшие «Крестьянскую газету» жалобами, доносами и запросами, столь же стихийно слали в газету «художественные» произведения — рисунки (см. рис. 6), стихи, рассказы — надеясь увидеть их напечатанными {344} 344 См.: Крестьянская газета. 1935. 10 июля. . [135] С 5 по 8 июля газета получила 90 рисунков, 45 стихов и рассказов. Граждане также посылали стихи и другие литературные сочинения секретарям обкома. См., напр.: ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2в. Д. 1554. Л. 66. Порой жанровые различия просто стирались: анонимные инвективы против советской власти излагались классическими катренами, письма о «злоупотреблениях начальства» иллюстрировались карикатурами. В одном случае автор/художник закончил письмо просьбой взять его карикатуристом в газету {345} 345 См.: РГАСПИ. Ф. 475. Оп. 1. Д. 2. Л. 79 (катрены); РГАЭ. Ф. 396. Оп. 10. Д. 67. Л. 33; Д. 129, б/паг. (карикатуры; просьба о работе — в д. 129). .

Еще один пример зыбкости границ между писанием писем и народным творчеством в почте «Крестьянской газеты» — эссе в форме сказки, озаглавленное «Подвиги хулигана-плута Тычинкина С. М»: «В темной деревушке д. М. Кемарах… гремело имя колхоза “1-е августа”… Почему он рос, в кого был прислан коммунист Васеев И. И. с советской душой и коммунистическим сердцем, Васеев вина в рот не брал, вся масса любила Васеева… но кто растаскивал колхоз, тому стало скучно жить с Васеевым, растаскивать колхоз не дает, бросились на Васеева, хотели изжить Васеева, но стойкий коммунист отбросил далеко негодяев. Кто был главарем негодяев, Тычинкин Степан Михайлович… И не было избиению и хулиганству конца… писать не хватает газеты…» {346} 346 РГАЭ. Ф.396. Оп. 10. Д. 26. Л. 137-139. Коллективные авторы просили газету «поместить нашу заметку» [136] Письмо подписали шесть человек, двое назвали себя «сочувствующими [коммунистической партии]», четверо — «колхозниками». . Такое желание высказывалось очень часто, несмотря на то что осуществлялось крайне редко. Многие авторы писем в газеты намекали на обязательность публикации, давая им заголовки, обычно по образцу заголовков из советской печати: «Кто из них классовые враги?», «Примите меры», «Незаконное дело», «Не вредительство ли это?» {347} 347 РГАЭ. Ф.396. Оп. 10. Д. 86. Л. 406; Д. 142. Л. 141; ПАНО. Ф. 3. Оп. 9. Д. 10. Л. 295; ГА РФ. Ф. 3316. Оп. 64. Д. 1854. Л. 258. . Колхозный ветеринар В. В. Смирнов (судя по изящному почерку, возможно, бывший писарь) предпослал своему доносу на председателя колхоза целый набор декоративно оформленных лозунгов (см. рис. 7):