Богдан Сушинский - Власов. Восхождение на эшафот

Части 2-й Ударной армии отошли на заранее подготовленный рубеж… Следовательно, ни о каком уничтожении 2-й Ударной армии не может быть и речи… Таковы факты, начисто опровергающие гитлеровскую фальшивку. Совинформбюро» [19] Здесь цитируется реальное сообщение Совинформбюро от 29 июня 1942 года, подтвержденное публикацией в сборнике документов «Сообщения Советского Информбюро» (Москва, изд. «Совинформбюро», 1944). .

— Это вы считаете, что будто бы ваша армия потерпела крах, — улыбчиво сверкнул бравый лейтенант белизной зубов, — а в советском Генштабе вашем все еще убеждены, что 2-я Ударная по-прежнему упорно сражается, нанося противнику большой урон.

— Это все, на что они способны, идиоты! — поиграл желваками Власов. — В свое время они и меня пытались убеждать, что части 59-й армии оказывают мне помощь, действуя в районе реки Полисть, хотя моя разведка прекрасно видела, что ни один ее полк с места не тронулся.

Лагерь этот, прозванный «Чистилищем», находился на окраине города. Он состоял из несколько неприметных зданий, разбросанных по небольшой возвышенности вокруг старинного двухэтажного особняка и обнесенных колючей проволокой. Как и несколько других «особых» лагерей, «Чистилище» подчинялось абверу, поэтому здесь все было пропитано духом военной разведки. Здесь допрашивали в интересах разведки, проверяли на пригодность к использованию в разведке, и, наконец, преподавали основы этой самой разведки в двух выстроенных в перелеске бараках, в которых располагались учебные классы по радиоделу, шифрованию, минированию и сбору информации. Здесь же находились спортивный зал по отработке приемов рукопашного боя и камера для допросов, которую называли «Храмом последней исповеди».

Обитателей в «Чистилище» было не так уж и много, чуть больше двух сотен, однако все они — генералы, старшие офицеры и комиссары всех родов и видов войск [20] К осени 1944 года на стороне фашистской Германии сражались 7 генералов, 1 комбриг, 43 полковника и капитана первого ранга, 21 подполковник, 1 бригадный и 2 батальонных комиссара, множество других офицеров Красной Армии. Причем многие из старших офицеров прошли через Винницкий спецлагерь военнопленных. , бывшие партийные, политические и хозяйственные работники высоких рангов — принадлежали к когорте «высокопоставленных русских пленных, изъявивших желание сотрудничать с командованием вермахта». Но даже в кругу этой лагерной элиты появление генерала Власова стало событием почти что эпохальным.

— Идея русского освободительного движения, которую вы так лелеете, господин генерал, здесь, в лагере, уже вынашивается, — предупредил его штурмбаннфюрер фон Шелвиг, как только доставил Власова в «Чистилище». — Основным идеологом его является полковник Владимир Боярский [21] Боярский (Баерский) Владимир (1902–1945) — полковник Красной Армии. Летом 1942 года стал основателем и командиром «Осиндорфской бригады» (по названию населенного пункта неподалеку от Смоленска), первой бригады Русской Народной Армии, предшественницы РОА. Генерал-майор РОА. В мае 1945 года захвачен в плен и казнен чешскими партизанами. .

— И он до сих пор не арестован вами? — иронично вскинул брови Власов.

— Пока что мы лишь внимательно следим за ходом мыслей Боярского и его сподвижников. В принципе идея не столь крамольная, как может показаться на первый взгляд. Все зависит от того, какое развитие она получит.

— И получит ли вообще? — осторожно усомнился Власов.

— Но даже при полном восприятии ее становится понятно, что полковник Боярский — не тот человек, который действительно способен возглавить все русское движения, русские войска.

— Я должен встретиться с ним.

— Говорят, он уже набросал черновик письма фюреру.

— Полковник решил вступить с ним в переписку? — мрачно пошутил Власов. Однако похоже, что фон Шелвиг юмора не воспринимал — ни в какой форме и ни при каких обстоятельствах.

— Завтра же вы поможете ему работать над этим письмом.

— Считаете, что фюрер нам ответит?

— Уверен, что нет, — поспешно парировал штурмбаннфюрер СС.

— Тогда зачем фюреру понадобилось это письмо?

— Оно нужно не фюреру, а Кейтелю и моему непосредственному шефу, начальнику Главного управления имперской безопасности. Эти господа хотят знать ваши помыслы и воззрения; к чему вы стремитесь и чего хотите достичь, пребывая на службе рейху. Но адресовано письмо должно быть фюреру, они не желают выглядеть людьми, которые ведут переговоры о зарождении русского освободительного движения за его спиной. Впрочем, об этом еще будут говорить люди, которые специально прибудут для работы с вами.

— То есть вас рядом уже не будет? — с легкой тревогой спросил Власов. Характеры Шелвига и лейтенанта Пельхау ему уже известны, а вот кто предугадает, как станут налаживаться отношения с новыми людьми?

— Я всегда буду неподалеку, но никогда — рядом.

— То есть к работе со мной вас привлекать уже не будут?

— Как офицера СД меня привлекут к работе с вами только тогда, когда понадобится отправить вас в концлагерь, в крематорий, как государственного преступника рейха. Или же решат пристрелить прямо здесь, — невозмутимо и предельно доходчиво объяснил штурмбаннфюрер.

Очевидно, он переговорил и с полковником Боярским, потому что не успел Власов обосноваться в отведенной ему комнате одного из флигелей двухэтажного особняка, как тот уже стучался в дверь.

— Блудный полковник Боярский, если позволите, генерал.

— Теперь мы все блудные, полковник, входите. Заочно мне вас уже представили, поэтому излагайте коротко, откровенно и без всяких там лагерных опасок перед новичком, в стремени, да на рыс-сях.

— Тогда так и начну, без «забулдонов». Предполагаю, что сработаться нам будет нелегко, господин генерал-лейтенант, но придется, обстоятельства вынуждают.

«Блудному полковнику» было чуть больше сорока. Невысокого роста, некстати располневший, с круглым, расплывчатым лицом, на котором не просматривалось ни одной запоминающейся черты, и в расстегнутом кителе, между полами которого просматривалась не первой свежести солдатская рубаха, — Боярский походил на неосторожно поднятого с постели, не до конца протрезвевшего тыловика.

— Ну, разве что обстоятельства вынуждают, господин Баерский, — четко выговаривая каждый звук, произнес он ту, настоящую фамилию, от которой полковник старательно открещивался. Но именно это упоминание заставило полковника напрячься и выжидающе уставиться на лагерного новичка, дескать: «К чему это ты вдруг начал вытаскивать на свет божий мои метрические записи?!»

С минуту полковник топтался у двери, набыченно опустив голову. Раскрасневшийся, он издавал странные звуки — сопение, подкрепленное всхрапыванием, — свидетельствовавшее как минимум о том, что озабочен и что у него что-то не в порядке с дыхательными путями.