Сьюзен Бауэр - История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

Вот так сложное древнешумерское отношение к существованию царя воскресло в предании о судьбе Навуходоносора. Навуходоносор также был захвачен зверем внутри него. Даниил, рожденный в нации, которая много веков тому назад выбрала своих царей против воли собственного бога, дает теологический комментарий к завершению этой истории: люди боятся института царей, потому что каждый человек жаждет власти и, завладев ею, ею же разрушается.

Сравнительная хронология к главе 58

Между 580 и 539 годами до н. э. Кир завоевывает мидян, персов и, наконец, вавилонян

К востоку от Навуходоносора царю Астиагу, владыке Мидии и Персии, приснился дурной сон. Его лидийская жена Ариени несколько лет тому назад родила дочь по имени Мандана, и теперь та приближалась к возрасту замужества. « Ему приснилось , – пишет Геродот, – что она так много писает, что не только залила его город, но затопила всю Азию ». 1Этот сон был и неприятным, и тревожным, и царский мудрец, когда с ним посоветовались, предсказал, что ребенок Манданы вырастет и заберет царство в свои руки.

У Астиага, по-видимому, не было сына, и его внук вполне мог стать его наследником, поэтому такая интерпретация не обязательно была плохой новостью. Однако царь прекрасно понимал, что отец ребенка Манданы может не пожелать спокойно смотреть, как корона напрямую переходит от деда к внуку.

Поэтому он тщательно выбирал мужа для дочери: не из амбициозной знати мидян, которая окружала его в Экбатанах, а человека, находящегося в большей зависимости – и более удаленного. Он отослал Мандану в Аншан и выдал ее замуж за своего персидского вассала Камбиса, сына Кира I, наследника персидского правителя. Камбис поклялся в верности своему мидийскому сюзерену, а Астиаг, по-видимому, невысоко оценил уровень его честолюбия.

Мандана почти немедленно забеременела (Камбис, может, и не был честолюбив, но наверняка был плодовит). В это время Астиаг увидел еще один сон, противоположный сну Навуходоносора о срубленном священном дереве; из его дочери выросла виноградная лоза и обвилась вокруг всей его территории. На это его мудрецы ответили, что сын его дочери не просто унаследует ему, но будет править на его месте.

Поэтому Астиаг пригласил дочь в гости в Экбатану, чтобы она жила во дворце в роскоши, ожидая рождения ребенка. А сам задумал избавиться от будущего наследника. Казалось, у Камбиса не было выбора – лишь выпустить жену с нерожденным сыном; да и Мандана не могла отказаться от визита.

Мандана родила сына, которого назвала Кир в честь отца мужа. Астиаг, желавший и избежать греха убийства кровного родственника, и сохранить собственное положение, вызвал своего двоюродного брата и видного чиновника Харпага, приказав ему покончить с ребенком. Наверное, Астиаг надеялся, что они смогут сделать вид, будто ребенок родился мертвым. Тогда Мандана вернется домой, и угроза его трону исчезнет. 2

Харпаг также не захотел совершать того, что позднее обрушилось бы на его голову. Подобно Астиагу, он тоже решил передать исполнение дела кому-нибудь другому: «Ребенок должен умереть, – заключил он, – но убийство должен совершить один из людей Астиага, а не из моих».

Поэтому он вручил сына Манданы одному из пастухов Асти-ага. Тот немедленно забрал ребенка домой и передал своей жене, которая только что разрешилась мертворожденным младенцем. Пастух положил на горном склоне собственного ребенка и доложил Харпагу, что дело сделано. Так Кир вырос в хижине пастуха.

Эта история, пересказанная Геродотом, представляет собой традиционный сюжет и символизирует опасность, подчеркивающую божественное предназначение героя: чудом спасшийся ребенок вырастает, чтобы стать великим лидером благодаря сверхъестественному провидению, знаком которого отмечено уже самое начало его жизни. Но в случае Кира легенда Геродота демонстрирует также трудные политические взаимоотношения между мидянами и персами. Мидяне были правящей нацией – но сын вассального царя-перса не мог быть убит открыто, даже собственным верховным царем.

Неизбежное произошло: Кира, достигшего десятилетнего возраста, обнаружил его дед, который увидел, как тот играет на деревенской площади и руководит другими мальчиками деревни. Было уже слишком поздно убивать его, так как никто не поверил бы в несчастный случай. Использовав сложившуюся ситуацию наилучшим образом, Астиаг признал родство с мальчиком. Его мудрец заверил его, что игра молодого Кира в царя исполнила предзнаменование виноградной лозы, поэтому Астиаг отправил Кира назад в Аншан, в дом родителей, которые никогда его не видели.

Генеалогическое древо Кира. Через браки Кир был связан с царскими семьями Вавилона, Мидии, Лидии и Персии. Предоставил Ричи Ганн.

Затем он послал за Харпагом. Уличенный в невыполнении указания, Харпаг признался, что передал дело другому. Астиаг повел себя так, будто готов принять извинения своего кузена. «Все сложилось великолепно, – заверил он Харпага. – Я был весьма раздражен враждебностью дочери по отношению ко мне [сильное преуменьшение, предположили бы мы] и вовсе не испытывал удовлетворения от того, что сделал. Пришли своего сына во дворец познакомиться с братом, и мы отпразднуем вместе».

Харпаг отправил во дворец младшего сына. Астиаг убил мальчика, зажарил его и подал как главное блюдо этим вечером на празднике. « Решив, что Харпаг наелся , – пишет Геродот, – Астиаг спросил его, понравилась ли тому еда. Харпаг сказал, что очень понравилась. Тогда слуги принесли голову мальчика, его руки и ноги ». Харпаг, увидев останки сына, «сохранил контроль над собой». Он сказал Астиагу, что «царь не может поступить неправильно. Затем он забрал то, что осталось от тела его сына, и вернулся домой». 3

Если вся эта литературщина основана на действительных событиях, мы можем признать, что в традиции мидян было подавление любых эмоций. Читая между строк, мы можем увидеть более зловещую и сложную картину: царь мидян, все глубже и глубже погружаясь в некий безобразный параноидный психоз, при наличии деспотической власти мог заставить своих телохранителей выполнять жуткие приказания, направленные против других мидян; мидянин-чиновник, окруженный солдатами его царственного кузена, понимал, что его сын отправляется на ужасную смерть; персидскую царскую семью, которая обязана была повиноваться царским приказам, не могли оскорбить публично; а с персидскими низшими слоями приходилось обращаться с осторожностью, чтобы не вспыхнул протест.