Алексей Смирнов - Арабо-израильские войны

Каким бы смехотворным ни казался этот еврейский потенциал, он все равно на порядок превосходил тот, что мог ему предложить внутри города арабский противник. Впервые со времен Саладина и Годфруа де Буйона (французский аристократ и полководец, покоритель Иерусалима в эпоху Крестовых походов) перед Шалтиелем раскрывались головокружительные перспективы захвата колыбели трех религий и земли, почитаемой всем человечеством.

Наверное, он был самым подходящим командиром для решения этой задачи. Размышления его были следующими: конечно, можно было бы попытаться нанести один сокрушительный удар, но так как решающего преобладания в силах не было и не предвиделось, то всегда оставался риск, что удар провалится и в этом случае Иерусалим будет открытым для вторжения арабов.

Поэтому после долгих вечерних размышлений он предложил следующее: путем маневра и переброски с места на место немногочисленного резерва

на северном участке вытеснить арабов из квартала Шейх Джерра и установить прочную связь с еврейским анклавом на горе Скопус;

на центральном участке занять общественные здания в центре города и, самое главное, все освобождаемые объекты в Бевинграде;

в южном секторе провести "зачистку" во всех кварталах, соседствующих с Катамон - Талбия - Мекор Хаим, и обеспечить сообщение с киббуцами Рамат Рашель и Кфар Этцион.

На все это отводился срок в 24-48 часов с момента часа "Ч", то есть вывода британских солдат после окончания мандата, при этом подразумевалось, что солдаты "Хаганы" должны были в буквальном смысле "наступать им на пятки".

Еще 24 часа резервировалось на всякого рода непредвиденные ситуации плюс подготовку и, спустя 72 часа войска должны были пойти на штурм бастионов Старого города.

План был одобрен на заседании штаба и получил название операция "Фурш" (Вилка).

Но в нем не указывался самый главный и непредсказуемый элемент - каков будет промежуток времени между часом "Ч" и появлением на окрестных холмах грозных силуэтов трехосных "Харрингтонов" характерной песчаной раскраски. После этого указанный план и всю операцию "Фурш" можно было считать аннулированной.

Арабский штаб находился, естественно, в стенах Старой крепости, кстати, совсем недалеко от тех стертых каменных плит, по которым человек, называемый Сыном Бога, ушел в свой последний путь. Размещался он в помещении школы "Рауда". Некоторые из арабов когда-то ходили сюда учениками, сейчас же они заняли эти классные комнаты совсем в другом качестве.

Но если штаб Шалтиеля действительно напоминал настоящий командный пункт, то его арабский аналог был похож скорее на восточный базар. Люди приходили, уходили, толкались в коридорах, тут же молились и ели. Копии Корана лежали на столах вперемешку с военными картами. Тут же складировались ружья, патронташи, ящики ручных гранат. Сюда приходили многочисленные арабские добровольцы, надо полагать, неоднократно заглядывали за свежими новостями и Абрам Жиль с коллегами из будущего "Моссада".

Подлинную трагедию для арабской стороны составляли не люди и даже не оружие, а трагическое отсутствие подлинных руководителей. Единственный, кто мог действительно сорганизовать эти толпы, уже несколько недель покоился под кустом мимозы возле Мечети Омара. Назначенный вместо Абделя Кадера Халед Хуссейни, происходивший из того же клана, совсем не обладал тем магнетизмом, которым славился его предшественник. Другие вожди больше занимались внутренними интригами, чем реальной подготовкой к сражениям. А вот такой персонаж, как Фавзи Эл-Кутуб, который не имел хорошего образования и в сущности был недалеким человеком, правильно оценил обстановку и публично охарактеризовал штабистов как "сборище спекулянтов, трусов и британских агентов". Он вообще там не появился ни разу, предпочитая вести с сионистами свою личную войну. Точно так же были настроены и многие другие "лейтенанты" и "капитаны" арабских формирований. Накануне решающей схватки никто и не думал всерьез о соединении своих сил в единую армию, под единым командованием, чтобы дать отпор сионистам. Горькое осознание свершившегося придет к палестинцам позднее.

Пока будем констатировать, что раздробленность арабских сил никак не компенсировалась их числом. Накануне 15 мая боевой состав мусульманских отрядов не превышал трех тысяч человек, из них две тысячи составляли "Воины джихада", а из оставшейся трети самой серьезной боевой единицей считалась полицейская бригада из 600 иракцев под командованием ливанца Мунира Абу Фаделя; меньшую ценность представляли добровольцы и просто искатели приключений, вплоть до марокканцев и представителей пуштунских племен.

Даже Исмаил Сафуат наконец-то "проснулся". В порыве несвойственного ему реализма он так охарактеризовал сложившуюся обстановку (в своем послании к Лиге): "...ситуация близка к критической, наши силы понесли большие потери, а противник все усиливает нажим... Эль-Кодс должен быть удержан любой ценой, даже если придется сдать территории на других участках".

Но, конечно, не все были бесполезными или никчемными людьми. Тот же Мунир Абу Фадель составил прекрасную крупноразмерную карту Иерусалима, на которую собственноручно нанес 138 объектов, которые, на его взгляд, подлежали взятию в момент ухода оттуда англичан. Покажи он эту карту в еврейском штабе, она наверное бы на 90, а то и на все 100 процентов совпала бы с тем, что наметила "Хагана". Разница была в другом: если Шалтиель со своими штабистами заранее отрабатывали грядущую операцию в мельчайших деталях, то арабы в конечном итоге положились на анархию личных инициатив своих "взводных" и "ротных" командиров.

Каждый день поток радиограмм и телефонных звонков уходил из Нового и Старого города, причем тональность их становилась все более тревожной и даже панической. И хотя составлены они были на иврите или по-арабски, содержание их было единым: "Срочно присылайте помощь и в первую очередь оружие".

Наконец в Эль-Кодс прибыли две пушки калибра 37 мм, 7 минометов калибра 50 и 15 пулеметов.

Это был личный подарок короля Фарука. Эта партия оружия сразу увеличила огневой потенциал арабов в два раза.

Тем временем многие представители арабской знати с беспокойством следили за тем разбродом, что царил в школе "Рауда". Но их тревогу отчасти рассеивали воинственные заявления Дамаска, Каира, Бейрута, доносящиеся по радиоволнам. Эта словесная интоксикация до поры до времени служила для них чем-то вроде укола морфия. Похмелье прошло, но горький привкус этого опьянения их потомки будут чувствовать вплоть до наших дней.

Май месяц заканчивался, и еврейская сторона была на грани второго серьезного поражения за этот период (после Кфар Этциона). Но для полного понимания картины позвольте коротко обрисовать положение в "кипящем котле Палестины" на утро 27 мая.