Михаил Гаспаров - Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом

Первой остановкой в пути был остров Наксос. Это тот самый остров, на котором когда-то Тесей по пути из Крита покинул спасшую его Ариадну, и ее взял себе в жены бог Дионис. Берег был пустынен: жители бежали в горы. Персы сожгли прибрежные селения, захватили в рабство оставшихся и поплыли дальше.

Второй остановкой был остров Делос. Это остров, на котором родился бог Аполлон и стоял его храм с жертвенником. Остров крошечный — торчащая из моря скала, которую можно обойти за час; храм маленький — как мраморная будочка; но и остров и храм — едва ли не самые почитаемые места во всей Греции. Здесь Тесей по пути из Крита принес благодарственную жертву Аполлону; сюда каждый год приплывают афинские юноши проплясать перед жертвенником журавлиный танец. Жертвенник на Делосе сложен только из левых рогов жертвенных животных; а журавлиный танец — это танец, в котором вереница танцующих движется, извиваясь так, как извивались переходы в критском лабиринте, где Тесей убил Минотавра.

На Делосе не было ни одного человека: все бежали на соседний остров Ренею. Большая Ренея прикована к маленькому Делосу цепями: это сделал тиран Писистрат, когда покорил Ренею и поднес ее в подарок делосскому Аполлону. Дат и Артаферн послали на Ренею гонца: «Возвращайтесь спокойно по домам, робкие люди: не настолько персы безумны, чтобы оскорблять остров Аполлона!» Затем они возложили на алтарь триста пудов ладана — в обычное время столько ладана здесь не сжигали и в год — и отплыли дальше.

«По уходе персов, — говорит Геродот, — остров Делос, как рассказывают жители его, испытал землетрясение, в первый и последний раз до нашего времени. Я полагаю, что божество явило это чудо людям как знамение грядущих бед. Ибо за время трех поколений — поколения Дария, и сына его Ксеркса, и внука его Артаксеркса — Греция претерпела больше бед, нежели в течение целых двадцати предшествующих поколений. Имена же эти царские на греческом языке значат: Дарий — „укротитель“, Ксеркс — „воин“, Артаксеркс — „великий воин“». Так говорит Геродот.

За Делосом был Тенос, за Теносом был Андрос, за Андросом была Эвбея — длинный узкий остров, на самой середине которого трепетал в ожидании своей судьбы город Эретрия. Выйти биться в открытое поле эретрийцы даже не пытались. Они заперлись в городских стенах. Шесть дней персы осаждали Эретрию. На седьмой день двое изменников («граждане весьма именитые», — пишет Геродот) открыли им ворота. Город был сожжен — это была месть за сожженные Сарды. Пленных в цепях посадили в трюмы. Оставив за собой дымящиеся развалины, персы тронулись дальше.

Напротив берега Эвбеи лежал берег Аттики. Над узкой отмелью возвышались заросшие кустарником холмы. Вереница персидских кораблей медленно тянулась по проливу. Седой Гиппий с головного корабля зорко оглядывал знакомые места. Наконец, берег изогнулся, холмы отступили, открыв просторную прибрежную равнину. «Здесь», — сказал Гиппий. «Как называется это место?» — спросил Артаферн. Гиппий ответил: «Марафон».

Гиппий выбрал для высадки марафонскую равнину по трем причинам. Во-первых, берег здесь был широкий и плоский, было где поставить на якорях суда и разбить лагерь. Во-вторых, места эти были те самые, где когда-то высаживался его отец, тиран Писистрат, чтобы за колесницей мнимой богини идти на Афины: здесь его помнили и любили. В-третьих, отсюда вела прямая дорога на Афины, и в два перехода персидское войско могло уже быть под стенами города.

Персидские воины отряд за отрядом соскакивали на песчаный берег, клубами поднимая пыль. У Гиппия першило в горле. Он закашлялся. Он был очень стар, зубы его шатались. От кашля один зуб выпал и зарылся в песок. Гиппий присел и тревожно стал шарить морщинистыми руками по песку. Зуба не было. «Плохо дело! — сказал он друзьям, вставая, — Мне было предсказание, что кости мои будут лежать в афинской земле. Боюсь, что оно уже исполнилось, и в Афинах мне править не придется».

Пока высаживались, пока разбивали лагерь, пока отвозили эретрийских пленников на ближний безлюдный островок, время шло. Персы не спешили: они ждали, не вспыхнет ли в Афинах мятеж, поднятый тайными сторонниками Гиппия? Но прошло несколько дней, и в узкой долине, по которой уходила между холмов дорога в Афины, заблестели щиты и копья афинского войска. Стало ясно, что будет бой.

Афинян было мало. Союзники к ним не подошли. В Спарту послали гонца, гонец пешим бегом за два дня покрыл двести верст от Афин до Спарты. Спартанцы сказали: «Через пять дней новолуние, тогда мы и выступим. Выступать раньше нам не позволяют законы наших богов». Спартанцы умели быть очень благочестивы, когда им это было выгодно. Помощь афинянам дал только соседний беотийский городок Платея. Но городок был маленький, и отряд его тоже был маленький.

Во главе афинского войска было одиннадцать человек: десять полководцев, выбранных голосованием, и один архонт, выбранный жребием. Одним из десятерых был Мильтиад. Мильтиад-племянник ненавидел Гиппия также страстно, как Мильтиад-дядя ненавидел отца Гиппия — Писистрата. Мильтиад настаивал: «Надо принимать бой, пока в Афинах сторонники тирана не подняли мятеж». Мильтиаду возражали: «Надо оттянуть бой, пока не придет подкрепление из Спарты и других городов». Голоса разделились: пять против пяти. Тогда Мильтиад обратился к архонту: «Тебе решать: быть ли нашему городу в рабстве у Гиппия и персов или быть ему свободным и первым в Элладе? проклинать ли нас будут потомки, или славить, как не славят даже Гармодия с Аристогитоном?» Архонт не выдержал такого вопроса в упор. Он сказал: «Битве — быть». После этого десять вождей сложили с себя командование и возложили его на Мильтиада: пусть он один отвечает за победу или поражение.

Афинское войско выстроилось у выхода из ущелья, персидское войско выстроилось посреди поля. Мильтиад отдал приказ — и греческие воины, в панцирях и со щитами, не теряя ровного строя, с дальнего разбега бросились на врага. Персы были ошеломлены этим натиском. «Насколько мы знаем, афиняне были первыми из эллинов, напавшими на врага беглым шагом, а дотоле даже имя мидян и вид мидийской одежды наводили ужас на эллинов», — говорит Геродот.

Греческий строй и персидский строй были одинаковой длины, но разной глубины: у афинян было меньше воинов и в центре их войска было меньше рядов, чем в обоих крыльях. Поэтому в центре персы опрокинули греков, а на крыльях греки опрокинули персов. Тут-то и сделалось ясным то, о чем говорил когда-то Гистией: греки умели сражаться в строю, локоть к локтю, щит к щиту, а персы не умели. В центре персы-победители бросились в погоню за убегавшим неприятелем, строй их рассыпался, ряды перемешались. На крыльях греки-победители удержались от погони: сомкнув ряды, оставив позади убитых и раненых, они повернули и ударили на растерявшихся от неожиданности персов. Это решило победу. Персы врассыпную бросились к морю, к кораблям, спотыкаясь и падая; афиняне догоняли и рубили их в спину. Семь кораблей было захвачено у берега, остальным кое-как удалось отплыть.