Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

Затрубил рожок, вперед выехал гридин с княжеской хоругвью, и отряд тронулся.

Не слишком желал ярославский князь встречаться со своим тестем, ханом Ногаем, и, когда согласился на предложение городецкого князя, все оттягивал отъезд. Однако, прослышав, что великий князь Дмитрий вмешался в свару ростовских князей, Федор Ростиславич заметил возмущенно:

- Сегодня он к Борисовичам в душу полез, завтра ко мне заявится. Уж-таки доведется к хану ехать…

В мае прошли грозовые дожди, досыта напоили землю. Дикая степь ожила, и сочная трава покрыла землю. И только местами рыжими латками выделялись суглинки с редкими, вымытыми до блеска булыжниками. Вот-вот раскроется степь лазоревым цветом, засинеют васильки, и желтыми полянами поднимется маслянистая сурепка. Дивными красками заиграет донское приволье. Степь не имела ни начала, ни конца.

На исходе мая, травня-цветенья, по степи ехал ярославский князь с женой и небольшой дружиной. Князь Федор глазами окидывал степь. Вот она оборвалась буераком с колючим терновником. На обрывах земля подобна слоеному пирогу: белесая, каменистая, грозящая в непогоду обвалами.

В буераках волки закладывают логова, в них выводят волчат, здесь они сбиваются в стаи, и ночами их вой слушает степь…

Неожиданно вдали блеснула речка, местами заросшая камышом. Зейнаб вскинулась и, хлестнув коня, птицей полетела к реке. Ярославский князь улыбнулся. Зейнаб оставалась верной дочерью степи, ее не преобразила десятилетняя жизнь в лесном Ярославле. Она любила обычаи предков, пила кумыс, какой привозили ей в бурдюках, ела отварную конину с пресными лепешками, а утрами пела протяжные песни, напоминавшие степи и табунщиков, объезжающих свои косяки.

Шел пятнадцатый день пути. Прошло несколько дней, как всадники повернули на юго-запад и ехали к днепровскому гирлу. Иногда им попадались кочевья Ногайской Орды: разбросанные в степи юрты, кибитки, двуколки на высоких колесах. Горели костры, возле них возились татарки, сновали стаи мальчишек. В степи сбивались в косяки необъезженные кони. За ними приглядывали табунщики.

Когда всадники ярославского князя проезжали вблизи становища, Зейнаб узнавали, окликали, и она всем ответно помахивала. Степь помнила дочь хана Ногая.

В одном становище они отдыхали, и мурза Джебе рассказывал, что его предок прокладывал дорогу на Русь воинам Батыя…

От табора к табору и до главного кочевья, где стояли юрты хана Ногая, его жен и мурз, князя Федора сопровождали конные татары.

Перевалило за вторую половину лета, когда ярославский князь прибыл в основной стан Ногайской Орды. Ханский шатер из белого войлока, шатры и кибитки большой Орды тоже. Разбросалась она на многие степные версты, и темными ночами огни ее костров горели до самого Буга.

Шатер ярославскому князю и юрты его гридням поставили поблизости от юрт ханских нукеров. Поставили и будто забыли о русском князе: принесет утром и к вечеру старик татарин бурдюк с кумысом и казан с едой, все больше с отварной кониной, да гору чуреков и удалится.

Минул месяц, на другой пошло, жизнь в Орде текла по своим обычаям и законам: приезжали и уезжали смотреть за косяками лошадей табунщики, татарки готовили в казанах еду, воины с криками уходили в набеги, с шумом возвращались, веселые, довольные. А однажды татары вернулись из дальнего набега на Балканы с богатой добычей. Скрипели двухколесные арбы, гнали пленных, у многих поперек седел лежали молодые пленницы. Зейнаб рассмеялась: - Эти воины привезли себе жен. Они взяли их в Балканских горах. Болгарки родят им сыновей, будущих воинов. Степь воспитает из них славных богатырей, и, когда у них пробьется первый волос в усах, они вскочат в седла и поскачут, куда поведут их тысячники, и привезут оттуда себе жен. Те будут рожать им татарских детей, чтобы не ослабевала сила ордынских сабель…

Ярославский князь подчас думал, что он приехал к Ногаю напрасно. Хан просто не замечал князя Федора. По утрам Ногаю подводили коня, он садился в седло и до полудня уезжал в степь. И тогда князю чудилось, что он оказался в заложниках Ногайской Орды. Но Зейнаб успокаивала:

- Ты не знаешь моего отца, до его сердца достучится только терпеливый…

Близилась осень. По утрам холодало. В открытый полог шатра редко заглядывало солнце, но степь виделась далеко. В стороне, где было днепровское гирло, заросли камыша и плесы, начала сбиваться в стаи дикая птица, готовилась к перелету в дальние края. Со свистом взлетали дикие утки, клином тянулись гуси, журавлиный крик повис в небе.

Пробудился как-то князь, а на траве первая изморозь, белый мучной налет.

- Вот и зима, - сказал Федор, - видно, сидеть мне здесь до тепла.

Он подолгу смотрел в небо. Теперь оно чаще было затянуто тучами и брызгал дождь. Федору становилось грустно. Скоро снега завалят степь, и дорога на Русь до весны будет заказана. А дома бабы уже вовсю топят печи, в хоромах жарко, а здесь, в шатре, от жаровни какое тепло! Ко всему от конины и кумыса в животе урчит. Сейчас бы щей горячих с кислой капустой да квасу ядреного!

Но вот заглянул в шатер мурза:

- Э, конязь Федор, хан зовет!

Ногай восседал на высоких кожаных подушках в одиночестве, скрестив ноги калачиком, и свет жировой плошки освещал его широкоскулое лицо с приплюснутым носом. Он смотрел на князя сквозь щелочки глаз.

Ярославский князь поклонился.

- Садись, Федор.

И Ногай замолчал. Безмолвствовал и князь. Выждав время, Ногай заговорил:

- Ты приехал с Зейнаб?

- Она здесь, хан, в твоем кочевье.

- Кхе. Я знаю. Я хотел услышать об этом от тебя, конязь.

- Она ждет, когда ты позовешь ее.

- Разве ей мало внимания уделяют женщины Орды?

- Зейнаб довольна.

- Я слышал, конязь, ты рвешься в Урусию?

- Истинно, хан, я так давно покинул удел.

- Твой удел - лесной край. Почему урусы любят лес? Чем он лучше степи? Разве здесь мы не из одного казана едим и не из одной чаши кумыс пьем?

- Великий хан, степь всегда несла русским беды. Набеги и разруха - все со степи. Вам, кочевникам, степь - ваш дом.

- Кхе. Ты говоришь истину. Мы - дети степи. А скажи мне, Федор, отчего вы, урусские конязья, грызетесь между собой?

Федор хотел ответить, что и ханы друг другу враги. Вот и Ногай подослал убийц к хану Золотой Орды. Но промолчал, а Ногай, прищурившись, заметил:

- Ты приехал сказать мне, что вы, удельные конязья, не любите великого конязя Димитрия? Но я дал ему ярлык…

- Дмитрий коварен, он обманывает тебя.

- Кхе!

Ногай еще больше прищурился, и на его лице мелькнула коварная усмешка:

- Я верю тебе, Федор. Когда отвоют метели и в степи появится первая трава, наши кони отъедятся и мои воины затоскуют, я пошлю с тобой тумен.